Путь к перевалу
Шрифт:
— Володя, слушай, кто голосовал против Ларина, как думаешь?
— Чепков, конечно.
— Он же вроде бы, наоборот, в защиту Петра Ильича…
Свиридов засмеялся:
— В защиту?.. Не знаешь ты Чепкова. Верно, ребята?
— Ничего, к четвертому курсу поумнеет.
— Постойте, — сказал Саша. — А откуда же вы знаете? Ведь тайное голосование…
— Да вот Трофимов своими глазами видел. Расскажи-ка, Гена.
— Понимаете, я у окна стоял, как раз у кафедры. А Чепков рядом пристроился, — начал Трофимов, известный балагур и весельчак, который, как знал Саша, был из одной группы с Володей и даже как будто дружил с ним. — Так вот, развернул он листок, где написано «согласен» и «не согласен» и — хвать! — первое слово зачеркнул. А потом, видели бы вы, подходит к Ларину и с такой, знаете, улыбочкой говорит: «Поздравляю, уважаемый Петр Ильич, с успешной защитой».
— Вот так-то, Степанов, — хлопнул его по плечу Володя. — Живи и копи ума-разума… А знаешь, не зря ты тогда вступился за Краева. Он в штабе ДНД так развернулся, дай боже! У него против этой шпаны, видно, давно зуб!
— Еще бы, досталось парню.
— А что с этим вашим, как его…
— С Жориком, что ли?
— Да.
— Отправили, говорят, со всей компанией подальше.
— И о чем думают такие? — сказал кто-то из ребят.
— О чем думают? — вступил в разговор не знакомый Саше блондин с усиками. — Будешь и ты думать, когда живем, как манную кашу жуем. Нет же ничего героического в наше время. Вот и мечутся те, кто не хочет ограничить себя жратвой да работой. Будьте покойны, заурядная личность во все времена оставалась паинькой!
— Что же, по-твоему, — перебил его Саша, — этот Жорик и вся его компания героическое искали в своей «норе»? Или это незаурядные личности, так что ли?
— Как ты не поймешь, — усмехнулся Володя, — это он сам, Всеволод Луговой — незаурядная личность.
— Не умно, Свиридов, — ответил Луговой с достоинством.
— Не умно? Тогда послушай, что я расскажу.
— Будешь лозунгами угощать?
— Нет, угощу одной историей, что была у нас этим летом на практике.
Был у нас в партии шлиховый отряд. И случилось так: остались они без продовольствия — вертолет забарахлил. А шлихи мыли километрах в сорока от базы, вниз по речке Черной. В отряде парнишка-техник и две девчонки-практикантки. А места там, замечу, такие, что пешком к ним не то что с грузом, и налегке не проберешься. Да тут еще дождь зарядил. Единственная возможность — по речке, на плотах. А речка эта — будто сам черт ее исковырял. Камень на камне, порог на пороге! Собрал нас начальник и говорит: «Приказывать я такое не могу, а, сами понимаете, люди с голоду умирают». Вот и поплыли втроем. На трех плотах: специально разделились. На всякий случай. Прогулочка получилась что надо! Один плот — в щепки. Другой на камень наскочил — еле стащили. А все-таки добрались до своих. Так что это, по-твоему, «кашу жевать?»
— Бывают исключительные случаи, — усмехнулся Луговой.
— Исключительные? А прошлогодняя история с Коноплевым на перевале? Обвал в Рудничном?..
— Кому ты, Володька, рассказываешь? — заметил один из ребят. — Брось! Он же все лето в фондах проторчал. Вся его практика в Уфе прошла.
— Ну, там, конечно, трудно было найти что-нибудь героическое.
— Не скажи, Володя, — возразил Генка. — Уфа — город большой. И столовка на другой стороне улицы. А если под трамвай попадешь по дороге?
— Трамвай что! — подхватил другой паренек.— В фондах, я слышал, и туалет на втором этаже. А шутка ли, туда и обратно по лестнице. Можно нос разбить.
— Ребята засмеялись.
Луговой, ничего не сказав, пошел прочь. Генка вздохнул ему вдогонку:
— Последний обломок рухнувшей цивилизации!
Придя в общежитие, Саша хотел засесть за книги, но, заглянув в свою комнату, так и застыл в дверях: комната была полна дыма, а за столом, где стояла недопитая бутылка водки и лежала груда окурков, сидел Иван, уронив голову на руки.
— Ты с чего это? — удивился Саша.
— К черту все! Напьюсь как сапожник!
— Да ты в уме?
— Или брошу все, и — поминай, как звали! — продолжал Иван. — Уеду! Хоть в тар-тарары. Только подальше отсюда.
— Постой-постой! Что у тебя случилось?
— Что случилось? День рождения у меня сегодня…
— Чего ж ты молчал? Поздравляю!
— Не с чем меня поздравлять, — насупился Иван.
— То есть как это не с чем?
— А так вот… Но тебе этого не понять!
— Почему же?
— Потому что не было у тебя такого. Дружишь со своей Севериной и знать ничего не хочешь. А вот я… — Иван махнул рукой. — Да что говорить об этом…
— Постой, Ваня, — Саша сел к нему ближе. — Не торопись мне завидовать. С Наташей у нас тоже не все гладко. И вообще… Ничего-то ты не замечаешь. Но что все-таки у тебя стряслось? Что-нибудь с Таней?
— А откуда ты знаешь?
— Я все вижу. И понимаю тебя. Только напрасно…
— Что «напрасно»? Скажешь, все это пустяки? Конечно, для вас, мальчишек, все это вроде игры. А мне и жизнь уж будет не в жизнь без нее… Ведь для наших девчат я солдат неотесанный. А она другое дело… Уж я бы для нее! Рук не жалеючи работал бы, шагу лишнего не дал бы сделать!
— Так в чем же дело?
— Знаешь, какой подарочек она преподнесла мне ко дню рождения?
— Значит, она знала, что у тебя день рождения?
— Я сам сказал ей. И попросил, чтобы пожелала мне чего-нибудь…
— Ну и?..
— Ну и дождался! «Желаю тебе, говорит, встретить в жизни такую девушку, с которой ты был бы так же счастлив, как я с Андрюшей»… Словом, больше в одной группе с ней мне не быть. Уеду я отсюда! Переведусь в другой вуз. Или еще что…
— Не валяй дурака, Иван!
— Хорошо тебе рассуждать. А мне… — Он махнул рукой и, схватив пальто, направился к двери.
— Постой! — крикнул Саша. — Куда ты?
— А теперь все равно.
— Ну, топай… Только вот что, Иван. У меня к тебе просьба. У Наташи Севериной несчастье. Мать положили в больницу. А дома, говорят, топить нечем. Помочь ей надо. Съездим на дровяной склад?
— Это можно, — буркнул Иван. — А сейчас пойду. Проветрюсь немного.
Саша проводил его взглядом: «И что его потянуло к Тане? Вон Светка глаз не сводит. И подошли бы они друг другу. Так нет же! Как все сложно в жизни…»
У Петра Ильича не было как будто никаких оснований для плохого настроения. Защита прошла успешнее, чем можно было ожидать. Успешно проскочила диссертация и через Большой совет. Тут Петру Ильичу положительно повезло. Ученый совет университета собирался не чаще одного раза в месяц, а диссертационные дела разбирались и того реже. Однако Бенецианов сумел провести его диссертацию уже на третий день после защиты. Это было приятным и неожиданным сюрпризом.
Повезло ему и в другом. Курортную путевку, на которую было столько желающих и которую Петру Ильичу так хотелось получить, профком решил предоставить именно ему. Даже от руководства так ему надоевшей одиннадцатой группой Стенин обещал освободить, если подыщется подходящая замена.