Путь к перевалу
Шрифт:
— Во-первых, за то, что не зашел к нему до сих пор и не поговорил начистоту.
— Резонно.
— А еще за то, что «выбрал себе удел гордого одиночества».
— Так он и сказал? — рассмеялся Стенин.
— Да еще добавил, что на таких, как я, следовало бы схиму надевать.
— Молодец Греков! Будешь знать, как жить отшельником! — Стенин закурил. — Ну, а что же было в-третьих?
— Ты уверен, что было и в-третьих?
— Абсолютно!
— В-третьих, попало за то, что думая, так сказать, о будущем науки, я отошел от забот сегодняшнего дня.
— Гм… Недурно! И как же ты — ощетинился всем арсеналом своей логики?
— Не беспокойся, наши с тобой перепалки не пропали даром. Доказывать, что «без воды ни туды и ни сюды» Грекову не пришлось. Но дело не в этом. Леонид Иванович выслушал мои соображения и с большинством из них согласился. Однако, когда речь зашла о единой теории геологических процессов…
— Я знал, что против этого многие станут возражать.
— Нет, не то, чтобы он категорически возражал. Но высказал опасение, что излишняя ориентировка молодежи на разработку теоретических вопросов может быть воспринята как отказ от полевых исследований.
— То же самое говорил и я. Ведь именно полевые исследования представляют ту лабораторию, в которой мы совершенствуем методы познания геологических объектов и явлений.
— Помилуй, я никогда и не мыслил создание теории геологических процессов в отрыве от исследований в поле. Я возражал и возражаю против того, что некоторые ученые-геологи, решая практические вопросы, вообще отказываются от разработки крупных теоретических проблем. А то, что такие проблемы должны вырастать из полевых исследований и в конечном счете сами служить совершенствованию методов поисков полезных ископаемых — в этом я совершенно согласен и с тобой и с Леонидом Ивановичем. Другое дело, что полевые исследования в ряде случаев оказываются недостаточными и требуют привлечения более тонких методов, включая математические и даже кибернетические исследования. Но это, кажется, пи у кого уже не вызывает сомнений.
Стенин бросил окурок в пепельницу:
— Я рад, что вы с Леонидом Ивановичем нашли общий язык. Но признайся, понадобилась-таки вся мощь грековского авторитета и его железной логики, чтобы ты освободился от некоторых перегибов в своих суждениях.
Воронов улыбнулся:
— В спорах рождается истина…
— Но дело, кажется, не кончилось этим?
— А кончилось все тем, что мы несколько часов подряд толковали о квантовой механике, парамагнитном резонансе и тому подобных вещах. Леонид Иванович уже не первый год, оказывается, сидит над физикой… Мало того, в заключение он предложил сходить вместе с ним к ректору к поставить вопрос о введении новой специализации на факультете, о подготовке геологов-теоретиков.
— Широко мыслит Греков. Молодчина! Что же, я думаю, партийное бюро с этим согласится.
— Еще бы не согласилось! Но Греков! Признаться, я не ожидал…
— Да, Юрий, не знаем мы еще своих союзников. А между тем, я уверен, что и Ростов придерживается таких же взглядов и кое-кто из других. Недаром Леонид Иванович упрекнул тебя в «гордом одиночестве». К людям надо уметь подойти…
— Этого у меня никогда не получалось, — признался Воронов.
— Потому-то и было тебе трудно. Так ведь? Но теперь лед тронулся. Найти общий язык с Грековым — это больше, чем сломить сопротивление Бенецианова или Чепкова.
— Ты еще мало их знаешь, Алексей.
— Зато я знаю тебя и Грекова. Твое упрямство…
— Ну, меня-то мое упрямство до сих пор награждало только шишками.
— Однако, в последнее время у тебя, кажется, нет оснований слишком гневаться на свою судьбу.
— В последнее время? — улыбнулся Воронов. — Да, пожалуй…
Но тут его внимание привлекла музыка, доносившаяся откуда-то из коридора.
— Что это, слышишь?
— Студенты в Большой геологической, — ответил Стенин. — К Новому году готовятся.
— Да, Новый год не за горами. — Воронов приоткрыл дверь и прислушался к молодым голосам.
Путь наш труден. По нашему следу Только самый отважный пройдет, Но мы верим, мы верим, добьемся победы, И девиз наш: вперед и вперед!— Не слышал такой песни, — признался Воронов.
— Это гимн факультета, наш собственный: Бардин сочинил… А ты, вижу, и в самом деле отгородился от всего своими магнитными полями. Бываешь ли хоть на студенческих вечерах?
— Давненько не был.
— Что же, студентов только на лекциях видишь?
— Почему на лекциях! У меня в лаборатории всегда народ.
— Ну, в лаборатории — это само собой. А вот, скажем, в общежитии, на вечеринке…
— То есть как на вечеринке?
— А что тут особенного! Студенты, я знаю, тебя любят. Почему же и не встретиться с ними где-нибудь вне факультета, не поговорить по душам. Не о минералах, нет! А о жизни, о том, как ты ее понимаешь, за что любишь. А?
— Признаться, не думал об этом…
— А ты подумай! Слышишь, как поют?
Воронов приоткрыл дверь шире. Из коридора доносилось:
Не страшны никакие преграды, Если рядом испытанный друг…— Да, сейчас им нужен, — продолжал Стенин, — очень нужен настоящий, опытный друг, такой, который помог бы выбрать правильный путь. И опять-таки, я говорю не о профессии, а становлении каждого из них как гражданина, как личности, как человека. А ведь что греха таить, многие студенты не видят в своем преподавателе друга. И в этом повинны мы сами, — отдали их на откуп декану: ему, дескать, это по должности положено, а наше дело — только лекции да научная работа. Формально вроде бы и так. А ведь им, сегодняшним первокурсникам, эстафету передавать придется.
— Ты прав, конечно. Дела захлестывают. Но это, разумеется, не оправдание…
Послышался дружный припев гимна:
И всюду, где проходят наши ногиИ глушь звенит от наших молотков,В тайге пролягут новые дорогиИ вырастут кварталы городов.Воронов поднялся:
— Ну, пора и мне шагать. Кое-что надо еще закончить. Пойдешь, стукни.
— Добро.
Воронов вышел в коридор. Из Большой геологической по-прежнему доносилась песня. Он заглянул в дверь. В глубине аудитории у рояля столпились студенты. Воронов с интересом всматривался в их лица. Невольно подумалось: «Как объединяет и сближает людей песня». И словно отвечая его мыслям, с особой силой зазвучали слова: