Путь к Зеленому Огню
Шрифт:
От боли у восьмилапого потемнело в глазах. Страшно ныли перекушенные лапы, но самую лютую муку доставлял сломанный клык, упершийся в хитин скорпиона. Пронизанная ядом жертва рухнула, согнув ноги, но еще более жалким комком повалился рядом истерзанный паук.
Он не знал точно, сколько времени пролежал так, но солнце еще не зашло, когда Анза осторожно поднялся на шесть лап и двинулся к поверженным скорпионам. Дорого далась ему победа! Долго, очень долго он отгрызал клешни, все четыре, чтобы отнести их рыжей взбаламошной девчонке. Еще дольше ел сам, ел с наслаждением, ел врага. Смертоносец не мстил - мстить неразумным существам бессмысленно, он просто впитывал в себя силы убитых. Так поступают все пауки, а значит, человеческого в нем было совсем немного. И сознавать это было очень приятно.
7
Турну действительно хотелось быть сегодня спокойным и благодушным, стоять в сторонке и с напускной свирепостью покрикивать на зарвавшихся охотников. Так бы все и было, если бы не Клас, на которого он то и дело бросал подозрительные взгляды из под спадающих на глаза прядей седых волос. Парень не пел, не смеялся над шутками, хотя и старался улыбаться одновременно со всеми, и оттого особенно было заметно, какой он стал чужой.Турн посмотрел на Ма и тут же встретился с ней глазами, старуха как будто ждала этого. В ее взгляде было какое-то требование, но какое - этого отец племени не хотел пока знать. Он слишком любил Класа, точнее сказать, того Класа, прежнего. Раньше чем понять, чего хочет от него старейшина женской цепи, он должен привыкнуть к другому, чужому человеку, надевшему маску симпатяги-недотепы, который уже никогда не вернется. А уж тогда старик решит все сам. Хоть Ма и старше его, и, пожалуй, права, однако не во время же пиршества затевать такие дела... Ведь это Гусеница Класа. Того славного парня, который только и успел, что стать охотником и найти свою первую Гусеницу...
Турн снова поискал глазами чужака, но не нашел на прежнем месте и обеспокоенно протолкался к мало помалу терзаемой копьями туше. Спросил у часового, тот указал копьем в сторону.Клас стоял поникший, опустив руку с куском мяса вниз, сок капал в траву. Длинная тень парня убегала на восток, и он будто бы ушел за ней, туда, где... Турну показалось было, что он видит там, вдалеке, какое-то движение в Степи, но это могло быть просто крупное насекомое... Старик сморгнул набежавшую слезинку и все исчезло. Все, кроме уверенности, что чужак смотрит туда не просто так. Что-то придет оттуда, не сегодня, так завтра, и если он не знает, что именно, то чувствует - наверняка. Но наверное что-то знает, знает... У него стали совсем другие глаза, непохожие на те, что были у знакомого мальчика.
Турну необычайно захотелось прямо сейчас крикнуть, чтобы тушили костер и уходили прочь, он едва удержался от этого бессмысленного поступка. Тщетно, хоть и попытайся старик, никто не станет его слушать. И даже вдвоем с Ма не в силах они увести людей от праздника, который должен состояться от начала до конца, ведь только на том и стоит власть старейшин мужской и женской цепи во время длинных переходов между Гусеницами.Старейшина обернулся к племени. Гусеница Класа была в самом разгаре, всю ночь будут петь песни, рассказывать сказки, возможно - зачинать детей, хотя это происходит все реже... Турн пошел к своим, чувствуя спиной взгляд недоброго будущего. Шел медленно, а хотелось бежать, до дрожи в ногах тянуло броситься в самую середину толпы, спрятаться, но бежать уже поздно. Тогда просто - не думать. Так заведено.
8
Паук вернулся перед самым закатом. О, Элоиз много могла ему сказать: как трудно ей было в одиночку выбраться из кокона, как она, ожидая добытчика с минуты на минуту, проделала в шатре отверстие и вышла, чтобы развести костер, как едва успела вовремя заметить ползущую в траве огромную сороконожку, как десять раз пряталась в шатер от кружившей вокруг осы и ужасно боялась, что та заберется внутрь, как порезала палец о меч, который как последняя дуреха постоянно таскала с собой... Но самое главное: как она волновалась! Увы, ничего этого девушке рассказывать не пришлось - она все позабыла, увидев едва ковыляющего, искалеченного Анзу, несущего на спине четыре огромных клешни скорпиона. Для нее.
Смертоносцу пришлось самому приготовить клешни, хотя за качество он бы не поручился, ведь сам-то жареного никогда не ел. Все время, пока он был занят этим, Элоиз не переставала метаться вокруг. Она ругала паука, перевязывала какими-то тряпками давно уже не кровоточащие обрубки лап, а в промежутках без конца его целовала. Анза и сам в конце концов перестал понимать, провинился он или нет, и это не смотря на то,что все время слушал эмоции девушки. Но они слишком часто менялись.
К счастью, любимица восьмилапого и правда слишком переволновалась, что обычно усиливало ее аппетит, и когда аромат кушанья смешался с запахами степных трав, у костра наконец воцарились мир и покой. Солнце зашло, девушка хрустела пережаренным мясом, а паук вдруг поймал себя на том, что просто смотрит в костер.
"Маленькая, завтра тебе нужно пойти к людям.""Да... Если ты этого действительно хочешь. Хотя мне кажется, я должна позаботиться о тебе. Или даже... Ты не хочешь вернуться и вылечиться?"
"Мне не нужно лечиться. Позаботиться о себе мне будет легче, чем о двоих.""Береги себя... И не бросай там меня! Но я спала почти половину дня, ты можешь усыпить меня сейчас?"
"Да. Только сперва доешь."
"У меня будет интересный сон, Анза?.."
"Очень."
Глава 4
1
Несмотря на печальное происшествие с Класом, ночь в племени прошла празднично - ведь это была Первая Ночь Гусеницы. Люди веселились: охотники подбиралbсь к женщинам, те смеялись, и позволяли многое, но не до конца, дети орали как полоумные и носились вокруг практически без присмотра, и все ели, ели, без конца ели мясо. Так уж повелось, что в такую ночь ни Турн, ни даже Ма не настаивали на караулах, тищине, бдительности, и даже раздельных ночевках.
Только четверо были нерадостны: двое старейшин, Клас да его брат. Но если первые хоть сколько-нибудь отвлекались от тревоги на исполнение прямых обязанностей, а сам потерпевший пребывал в состоянии глубокого шока, то Эль чувствовал себя абсолютно неприкаянным. Помочь братишке он никак не мог, а самое главное - абсолютно не умел. Вот если бы на него напала сороконожка, даже если бы его кто-то укусил, вот тогда другое дело. И от не в меру задиристых охотников доводилось ему защищать Класа, который со своей задумчивостью представлял удобную мишень для всяких дурацких выходок, и в общении с девушками, особенно с такой, как Сойла, охотник мог помочь своими пусть и не тонкими, но всегда готовыми шутками, но теперь... Эль ел мясо Гусеницы наравне со всеми, и живот его выпятился преизрядно, да хороший аппетит в этот раз вовсе не означал хорошего настроения.Только один раз за всю ночь он немного отвлекся от довольно непривычного для него занятия - размышлений. Это случилось, когда бессмысленно передвигаясь между соплеменников, он вдруг наткнулся на Сойлу, уж слишком близко беседующую с Дагом, охотником примерно в два раза старше Класа. Элю трудно было бы объяснить, зачем и почему он отвесил девушке нешуточную оплеуху, а потом повалил на землю и надавал тумаков ошалевшему от неожиданности соплеменнику. Только удивление Дага, парня крепкого, и даже слывущего силачем, спасло Эля от ответной трепки, но оскорбленный вскоре совсем забылся, вовлеченный в интереснейщий разговор с Тиной, единственной темноволосой женщиной в племени.
Если бы Эль больше смотрел по сторонам, он мог бы заметить, что Ма не спускает с него глаз, и что Тина рядом с Дагом появилась неспроста. В то же самое время старейшина женской цепи успела и обласкать униженную Сойлу, и сделать знак Турну подстраховать ее действия в отношении Дага личным присутствием чуть в стороне, и послать ребенка проверить, что поделывает Клас, причем все это не прекращая исполнения своих основных обязанностей.Мальчик-разведчик, малыш лет шести, очень скоро приковылял обратно с сообщением, что с Класом все пока в порядке. Бедняга Стэфи, единственное дитя Тины, унаследовавшее от матери черные волосы, от рождения имел травму голеностопа и не мог ходить нормально. Таких детей Пожирательницы Гусениц не принимали в племя, оставляя их Степи, но когда изголодавшаяся, обессиленная, потерявшая в схватке с шатровиком мужа Тина догнала женскую цепь, Ма то ли не заметила, то ли сделала вид, что не заметила недостатка мальчика. Так малыш получил имя Стэф и, как ни странно, исхитрялся пока успевать за соплеменниками на самых тяжелых переходах.