Путь Сумеречницы
Шрифт:
Да, не был. Не хотел. Вовсе их не замечал. Тренировки, книги, охота на демонов – больше ему ничего и не надо. А с девицами была одна морока.
Йорден швырнул в Микаша медальон с портретом невесты.
– Полюбуйся на бледную мышь, раз никого лучше сыскать не можешь.
– Как знаете, – прошептал Микаш, сжимая медальон в ладонях.
Внутри заскребся демон, болью запульсировала жилка на виске. Он словно наяву слышал леденящий душу скрежет. Это помогало во время битв, когда силы были на исходе, – пробуждало кровавую ярость, превращало в неистовый стальной вихрь. Именно за эту несокрушимость и приглянулся Микаш лорду Тедеску. Но иногда, как сейчас, ярость становилась столь нестерпимой, что хотелось выпустить
Нет, он не станет чудовищем! Ради памяти матери и Агнежки.
Микаш отошел к реке, подальше от костров и пьяных речей. Журчание воды успокаивало, а мошкара еще не проснулась, чтобы докучать злобными укусами. Он укутался в плащ поплотнее и открыл медальон. Ему было любопытно, чем Йордену так не понравилась невеста. Заячья губа у нее, что ли, или глаза косые?
От портрета веяло колдовским дурманом. В золотистой дымке заходящего солнца работа неизвестного художника выглядела настолько изумительно, что он в одночасье забыл все горести. Даже демон внутри унялся, наслаждаясь созерцанием чуда.
Микаш умел различать красоту потаенную, которую столь редко замечали другие, и красоту внешнюю, на которую были падки его одногодки. В портрете соединились обе. На его сестру белоземская принцесса походила разве что печальным взглядом дивных прозрачно-голубых глаз. Живых, будто в самую душу смотрящих. Лицо ее было нежное, точеное, полное трогательной хрупкости, – она словно сияла изнутри. Каждую черточку можно изучать часами и восхищаться совершенством.
Интересно, а какая она в жизни?
Глава 4
Украденный танец
1526 г. от заселения Мунгарда.
Веломовия, Белоземье
незапамятные времена Ильзар был построен Лиздейком Дальновидным, предком рода Веломри. Он был одним из первых Сумеречников и всю свою жизнь воевал с демонами, снискав великую славу.
Во время одного из походов он заночевал под холмом, на вершине которого рос могучий дуб. Неожиданно началась гроза, и в дерево ударила молния, расколов его пополам. Лиздейк счел это знамением и поставил на холме дозорную башню, которую его потомки постепенно перестроили в грандиозный белый замок. Так гласило предание, а как было на самом деле, никто не знал.
С каждым поколением род Веломри становился все влиятельнее и богаче, продолжая следовать заветам Лиздейка и бороться с демонами вместе с другими Сумеречниками. Ныне главой рода являлся лорд Артас Веломри, отец Лайсве. Ей приходилось очень стараться, чтобы не посрамить его честь, – особенно во время помолвки, после которой она навсегда покинет Ильзар и примкнет к роду жениха. Хотя ей не хотелось никуда уезжать вовсе!
Замок гудел, готовясь к приему гостей. Рачительный кастелян Матейас, строгий, иссушенный временем и хлопотами, не давал слугам и выписанным из города мастеровым ни минуты покоя. Из буфетов доставался лучший фарфор, чистилось столовое серебро и натирались мелом тарелки. В распахнутые настежь окна врывался ветер, прогоняя затхлость. Выгребалась пыль и грязь из всех углов. До блеска драились полы. Подновлялась штукатурка, лепнина и мозаика на фронтонах. Садовники убирали парк перед замком и высаживали в вазоны, стоявшие вдоль парадного входа, цветы из оранжереи. Дерзкие алые гвоздики, скромные желтые хризантемы, девственно-белые лилии и пышные кремовые розы – они символизировали любовь, чистоту и супружескую верность. Лучшие повара со всего Белоземья готовили изысканные яства. Все, только чтобы впечатлить дорогого гостя.
Лайсве не смыкала глаз вот уже несколько ночей; она осунулась, побледнела. Скоро начнет греметь костями по перилам, как родовое привидение, про которое любит сказывать нянюшка.
Но сперва до отъезда нужно закончить подарок отцу.
Черная ткань отыскалась в одном из старых сундуков на чердаке. Лайсве вырезала нетронутые молью лоскуты и принялась за работу. Узор из сна никак не получался: пальцы не слушались и шили криво. Ей пришлось выбросить с дюжину лоскутов, прежде чем стало выходить нечто похожее. Она была в самом начале пути, когда, громыхая по брусчатой дороге, к замку подъехало с десяток украшенных белыми лентами и полевыми первоцветами экипажей – пожаловал жених со свитой. Как раз вовремя, и все же слишком рано.
Три часа тяжелые волосы Лайсве укладывали в высокую прическу со спускающимися с висков прядями. Голова болела от возложенного на нее веса. Сама Лайсве предпочитала косы – они не тянули кожу, не давили, не мешали. Но сегодня ее никто не спрашивал: долго напомаживали и румянили, пытаясь придать бледному лицу хоть какой-то цвет.
Оставшись одна, Лайсве вынула из сундука с приданым мамино свадебное платье – простое, из беленого льна, из тех, что переходят в роду по наследству, чтобы по дороге в дом мужа невесту защищали духи предков. Пришлось немного ушить его в груди и бедрах, чтобы оно село на ее щуплую фигурку. Лайсве выглядела в нем трогательной, хрупкой и даже немного женственной.
– Ты не пойдешь встречать жениха в этом тряпье. Нас засмеют. – Отец, заглянув в гардеробную, нахмурил кустистые брови. – Бежка сейчас принесет новое. Портной только прислал. В нем ты будешь блистать.
– Не хочу блистать. Я хочу, чтобы меня сопровождали духи предков! – Лайсве топнула ногой, стремясь показать решимость.
– Не капризничай. Постарайся быть на высоте, и ничья помощь тебе не понадобится, – он обнял Лайсве за плечи. Колкие усы защекотали ее лоб.
Отец отстранился, пропуская вперед смуглую камеристку с новым платьем в руках. Бежка ездила встречать гостей с кортежем. Лайсве надеялась, что ей подыщут другую служанку, но эта оказалась слишком шустрой и ушлой.
И как только везде успевала?
Отец ушел, а так хотелось задержать его подольше. Лайсве ведь скоро уедет и будет очень-очень скучать по нему.
– Давайте, госпожа, поднимем ручки, – снисходительно попросила Бежка, помогая одеться. И улыбнулась так… словно это она была дочерью лорда. Все прекрасно знали, куда она метила: соблазнила Вейаса и решила, что стала хозяйкой. Но нет, вышлют ее из замка и вспоминать не будут. – Ай, хорошо! – восхитилась она.
Кому как. Даже столь легкое нижнее платье из тафты нежного кремового цвета с широкой юбкой-колоколом словно прибивало к полу. Поверх него – распашное из золотой парчи, расшитое розами и украшенное лентами и кружевом по подолу, вдоль выреза и на рукавах. Лайсве едва ли не сгибалась под его тяжестью и казалась раза в два больше, чем была на самом деле. Зачем отец сделал из нее цветочек в золотой петлице? Будь ее воля, она бы все-все устроила иначе – романтично и нежно, только для себя и жениха, а не для разряженных в пух и прах гостей.
– Будет у нас красавица жениху на загляденье, – приговаривала Бежка, разглаживая складки на юбке.
Грубый толчок в спину выбил из груди Лайсве весь воздух. Корсет затянулся так туго, что не получалось даже вздохнуть.
– О боги, ну зачем? – взмолилась она, чуть не упав в обморок. – Почему такой глубокий вырез? Неприлично же! – и попыталась подтянуть лиф повыше, но ничего не вышло.
– Все прилично, что не безобразно, – Бежка хитро прищурила темные, как у ведьмы, глаза.
Ух, дерзкая! Но ругаться Лайсве не хотелось. Не перед помолвкой.