Путь Владычицы: Дорога Тьмы
Шрифт:
Слушая внимательно Дыва, спокойно рассказываюшего про диких, Кайа тем не менее увлечённо ела немного горячую, но удивительно вкусную похлёбку. О многом хотелось спросить Дыва, сейчас больше похожего на учителя Вилфреда, но, правду говоря, Кайа робела. От запястий карамалийца до края закатанных выше локтя рукавов рубашки вздувалась мужественная сеточка вен под тёмными волосками; на распахнутой груди темнела поросль, которая уходила вниз; и отросшие на голове волосы как-то по-особому были собраны в малерийскую косу… От Дыва несло такой мужской и хозяйской уверенностью, что страшно было с ним спорить. И Кайа просто слушала, неловко уводя взгляд на приготовленные продукты.
— Не пересоленная похлёбка? — Дыв дождался отрицательного кивка и задумчиво сказал: — Странно. Рыжая Лотта плачет второй день. Я думал, почему даже её пироги горчат. Знаешь, почему она расстроена? Я расскажу. Её младшая сестра, которой всего двадцать, почти твоя ровестница, решила принести себя в жертву Тьме. То есть тебе, ради твоих крыльев… Как это будет, расскажешь? Вы кусаете в шею и выпиваете кровь? Почему молчишь?
Кайа отставила пустую миску:
— Её никто не заставляет. Это её выбор. Дикие верят, что, отдав свою жизнь фрейям, однажды возродятся фрейлерами и тоже получат шанс взлететь.
Дыв скрестил руки на груди:
— И почему же дикие верят в эту чепуху? Может быть, потому что фрейям выгодно, чтобы дикие так думали?
— Они сами просят нас о милости! — Кайа начала злиться: Дыв поднимал слишком неудобную тему.
— Разумеется, сами просят. Сестру Рыжей Лотты, Тирезию, гвыбоды второй день поят отваром, от которого Тири забыла своё имя и близких!.. Но ты можешь быть спокойна, сегодня ночью она будет совершенно искренне тебя умолять убить её. Я пробовал этот отвар — это настойка на дурманящих травах. Говорят, фрейи тоже после каждой жертвы выглядят пьяными… Ты всё ещё хочешь, чтобы я видел, КАК ты ЭТО делаешь?
Кайа закрыла лицо ладонями и покачала головой. В горле возник ком, мешающий говорить. Но, высказавшись, Дыв, как ни в чём ни бывало, налил подогретого на костре травяного отвара, предложил ягоды вприкуску и пчелиные соты, принесённые тем же заботливым Кенаном.
Сделав пару глотков, чтобы избавиться от колючего кома, Кайа отважилась взглянуть на невозмутимого с долей холодности во взгляде Дыва. Словно не было часов нежных ласк и признательных вздохов от удовольствия прикосновений.
— Я буду плохой королевой, я знаю. Отец ошибся: я недостойна Инграма. Может, мне правда вместо Солвег нужно уехать с вашими принцами и выйти замуж за одного из них? — Кайа усмехнулась горько. — Мне очень жаль, что ты не принц. Я бы хотела, чтобы это было так… Впрочем, тебя я тоже не хотела бы сделать несчастным, ведь ты меня не любишь. Так, позволяешь быть с тобой…
Дыв изумился откровению и присел на край ложа. Он хотел знать, что имеет в виду его гостья, и Кайа медленно, сбиваясь на паузы, в которые глотала отвар, рассказала про вчерашнюю инициацию. Если бы Солвег не проболталась, Кайа бы не узнала, что, вполне возможно, Тьма её не благословила. Никто не знал, окрашивание Тьмы в красный цвет — это хорошо или плохо, потому что ни с кем не случалось. И во время омовения её стошнило не потому, что она почувствовала кровь неправильно убитого простолюдина — тошнило от зрелища убитых животных и крови вообще; дома, за столом, последние месяцы Кайа только делала вид, что пьёт из кубка, а на самом деле боялась даже губы раскрыть…
Матушка проговорилась: мол, отец может передумать, если что-то с Кайей пойдет не так, и охотно отпустит в Кар-Эйру, где Кайа выйдет за нелюбимого принца…
Дыв слушал и почему-то веселел. Это задело Кайю, она решила, что зря разоткровенничалась, теперь над ней смеются, и сердито набросилась на ягоды и фрукты, закусывая плотно хлебцами.
— А ты не потолстеешь, моя доннина? — вдруг рассмеялся Дыв.
— Какое тебе дело, карамалиец? — буркнула Кайа.
Её стул вдруг развернули — Дыв опустился перед ней на колени:
— Слушай, если тебе так сильно нужна кровь добровольца, то возьми мою. Прямо сейчас. Без воплей гвыбодов и их плясок. А? В моей крови есть всё, что тебе нужно для того, чтобы остаться нормальным человеком и не превратиться в ящерицу… Или, если хочешь, пусть все увидят — плевать. Мне всё равно.
— Вилфред-дан говорил, что малерийцы умеют себя приносить жертву, — произнесла Кайа хрипло, с трудом, — я помню, как умер сир Торвальд. Да, наверное, он что-то сделал со мной непростое… И ты хочешь?
— Дурёха ты, это спасло бы тебя, поверь… — Дыв кашлянул, поперхнувшись, — то есть, я хотел сказать, что ты в самом деле уехала бы в Кар-Эйру, там тебе понравилось бы. А муж… Кто его знает, вдруг ты бы полюбила его. Хочешь, я попрошу найти тебе самого красивого принца-малерийца?
Кайа бросилась на шею Дыву, опускаясь на колени перед ним. Никакую его жертву она не приняла бы, ни за что!..
Карамалийца словно подменили, он вдруг стал необычайно ласков и внимателен. Кайа про себя отметила эту разницу и расплакалась. Пришлось Дыву объяснять, причину слёз, а он только смеялся.
Не прийдя ни к какому конкретному решению, решили пока положиться на волю судьбы. Дыв попросил об одном: если Кайа поймёт, что поступает правильно, отказываясь от убийства, пусть даст ему знак, Дыв уведёт её, кто бы из фрейев не присутствовал и что бы ни сказал.
Всё получилось не так, как они спланировали. Вдруг семья оказалась в сборе, ибо матушка отправила всем Зов. Даже Марна притащила своего муженька, чтобы тот познакомился с обрядом, который его ждал через полгода. Переглянувшись с Дывом, Кайа поняла: “неправильно” поступить не получится, она сделает всё, что от неё ждут родители. Но главное, если Дыв поробует вмешаться, его просто разорвут, как пастуха, оказавшегося в неподходящем месте.
Помост сегодня возвели ближе к холмам с виноградниками, а с наступлением ночи долина украсилась факелами. Сгрудились женщины из деревни диких, затянули свои песни, взывающие к Тьме. Гвыбоды забили в глухие бубны, зазвенели посохами, увешанными колокольчиками… Всё пройдёт так, как это было со старшими сёстрами и Инграмом…
На Кайю навалилась беспомощность и обречённость. Сглатывая тошноту, она шла по образовавшемуся коридору из диких — к помосту, на котором привязанная к столбу пела, вместе с другими женщинами, сестра Рыжей Лотты, Тирезия, сверстница Кайи.