Путешествие будет опасным. Сборник рассказов
Шрифт:
Услышав мерный шаг копыт, раненный посмотрел в его сторону – спокойно, без ненависти даже, вроде как они только что побеседовали о погоде и вот на минутку замолчали. Выстрел вздыбил пороховым ветром черные волосы на его затылке, вбил раздробленный череп в подтаявший снег.
Скаут замер с поднятым ножом в руке, его свирепая физиономия вытянулась от досады – скальп оказался безнадёжно испорчен пулей. Разочарованный, он отправился в поисках другой поживы.
Тем временем крапчатый вскинул морду, так что в воздух взметнулась грива, глянул, будто запоминая, на лейтенанта большими темными глазами. Ноздри животного трепетали, по шелковистой шее, там, где оставался кровавый отпечаток руки его хозяина, быстро пробегали волны дрожи.
Щёлкнул взведённый курок, ствол револьвера нацелился ему в ухо. Брет Коллинз позднее мог поклясться, что конь сообразил, чем это может ему грозить. Тонко взвизгнув, он рванулся с места, однако зажатый в кулаке мертвеца повод помешал ему бежать. Протащив тело несколько шагов, конь остановился, снова склонившись над хозяином. Не мог тот хотеть его смерти! И тем не менее не отпускал – быть может, это была его последняя, таинственная воля?
Странным образом эта сцена тронула лейтенанта. Он медлил с выстрелом, вытянутая рука начала слегка дрожать. Глубоко вздохнув, он стиснул ее крепче. . .
– Оставьте его мне, сэр, – тронул лейтенанта за плечо сержант Джонс. – Это аппалуз – настоящий индейский конь, а лучшего коня, поверьте, в прериях просто не бывает!
Брет Коллинз пожал плечами, с облегченьем опуская руку. Лейтенант выглядел устало – напряжение ночного марша, треволнения атаки сказывались все сильней. Повернувшись, он поехал прочь, безучастный ко всему на свете. Но ещё долго ему казалось, что в спину его смотрит конь убитого им индейца.
* * *
Постепенно Крапчатый, так теперь звали аппалуза, привык к своей новой жизни. С кочевьями было покончено – по весне отряд лейтенанта Коллинза получил назначение прибыть в форт Норт Бридж.
Теперь, куда бы он не выезжал с сержантом, обратно они всегда возвращались в форт, где его ждала кормушка с душистым сеном и овёс. Несколько раз он принимал участие в охоте на бизонов, что бродили необозримыми стадами вдоль реки Норт Платт. Там он нёсся, ловко лавируя среди их горбатых бурых спин и с такой удивительной точностью угадывая желание охотника, что Джонс попросту опускал удила, целиком полагаясь на сообразительного коня. Ему оставалось лишь прицелиться и выстрелить. Семизарядный карабин сержанта осаживал полные буйной силы туши бизонов на всем скаку. Огромные их головы глухо таранили землю. Взмахивая коротким хвостом, они падали грудой мяса и мышц и прерия под ними содрогалась, окутывая всё вокруг облаками пыли. Сержант издавал яростные, полные азарта крики, а конь, задрав победно хвост, вторил ему сиплым, по звериному раскатистым ржаньем. Ветер, вольно нёсшийся из дали, обдувал их потные, разгорячённые погоней груди, рождал восторг и осознание того, что нет ничего прекрасней такой, будоражащей жилы винной кровью, жизни!
Но как-то, спустя полгода, в разгар лета, двигаясь вдоль реки, Крапчатый почуял знакомый запах. Осторожно осмотрев землю, сержант Джонс присвистнул – то был широкий след от множества недавно промявших траву некованых копыт. Человек Запада отлично знал, что это может значить!
Влетев в гостеприимно распахнутые ворота форта, сержант бросился сразу к коменданту. Крапчатый же не торопился возвращаться обратно в стойло. Побродив по двору, он по приятельски потыкался носом в бок стоявшего на карауле солдата и, получив кусок сухаря, благодарно фыркнул. Чуть поодаль, в тени казармы, прислонившись к перилам, виднелась подтянутая гибкая фигура. Заметив её, Крапчатый напрягся, сверкнул глазом. Мышцы нервно канатами заходили под его шкурой, копыто, ударившись о камень, выбило искру. Любуясь красивым конём, Брет Коллинз удивлённо подумал: «Как-то странно он на меня поглядывает…Неужели до сих пор помнит то утро в селении шайенов?»
От дальнейших размышлений его отвлекло появление негодующей фигуры сержанта Джонса.
– Видишь, какое дело, не поверил нам старый Билл, – рассержено теребя свой сивый ус, пожаловался он коню. – Я ему толкую, что где-то рядом ошивается чёртова куча диких, а он мне – ты, брат, спятил! Но ты то, друг, понимаешь, что я прав?
Крапчатый в ответ согласно тряхнул мордой. Чуть повеселев, Джонс ласково потрепал его по холке.
– Ах ты моя умница! Давай-ка дуй в свою казарму, да хорошенько отъедайся. Нутром чую – скоро здесь начнётся свистопляска!
Полковник Уильям Пламб или старый Билл, как его называли между собой солдаты, действительно не придал значения сообщению сержанта. Монотонная служба за частоколом из потемневших брёвен не предвещал каких-либо потрясений. Вокруг тянулись жёлто-зелёные холмы, звенели полчища цикад, беззаботно щебетали птичьи стаи. Иногда по равнине неспешно плыли тени облаков или брели бурые пыльные стада бизонов. Всё на протяжении многих лет было просто и неизменно.
В сообщеньях патрульных отрядов, проезжавших вдоль Норт Платт всегда повторялось одно и то же: происшествий нет, разве что рядовой такой-то подстрелил оленя и уже отволок его на кухню. Немногочисленные группы шайенов или арапахо, ставившие свои типи недалеко от форта, вели себя по началу замкнуто, как одичавшие собаки, принюхивающиеся к дразнящему дымом жилью. Притаскивая туши добытых на охоте животных или птиц, они робко взирали на кажущуюся с первого взгляда загадочной суетливую жизнь форта. Бряцанье оружие у караула, отрывистые команды напрягали их волчьей недоверчивостью ко всему, что относилось к незнакомому им миру. Но вот к индейцу подходил и хлопал по плечу какой-нибудь солдат – на порыжелых за лето волосах его торчало сдвинутое набок кепи, в нательной майке, штопаных штанах и осыпанными опилками сапогах, он был не так уж страшен. Передав кисет с табаком в смуглые руки, он затягивался трубкой и, прищурив глаз, заводил неспешный разговор на тарабарской смеси английского с индейским. И вот уже в другой раз въезжающему в форт индейцу несётся отовсюду солёное солдатское словцо: «Привет, Жёлтая Птица, как там твоя скво – не нарожала ещё парочку шайенов?» Задорно улыбаясь, индеец сыпал им в ответ горсть шуток.
Правда, этой зимой колонны генерала Шеридана нагнали страху на индейцев. Поговаривали, что было убито много мирных краснокожих, но кто их разберёт в студёной зимней вьюге? Нераспаханные равнины прерий и золотоносные ручьи в Чёрных горах с каждым годом всё более притягивали к себе жадное внимание белых. И армия призвана была их защищать, нравилось это или нет индейцам. Тем более, что разрозненные племена не представляли для регулярных войск сколько-нибудь серьёзной угрозы.
Поэтому то полковник Пламб снисходительно относился к донесениям сторожевых постов и даже к рапорту сержанта Джонса. А между тем, все свидетельствовало в пользу его правоты – в поведении индейцев что-то резко изменилось. Найденные в прерии следы указывали на появление невиданно крупных доселе отрядов краснокожих. На разбросанных вокруг холмах сторожевые стали замечать всадников. По одному или по двое, они часто возникали, подолгу разглядывая форт белых. Их силуэты чётко вырисовывались на фоне голубого неба – молчаливые и загадочные, они напоминали прилетавших из бескрайней прерии орлов.
И вот однажды вечером в форте появился скаут – форменная рубашка его была изорвана, левая рука наспех перевязана. Поднявшись к полковнику, он молча бросил ему на стол пучок стрел. Уильям Пламб непонимающе глянул на их наконечники, измазанные бурой грязью. Раздражённо дёрнул медово вспыхивающую от свечей золотую пуговицу на мундире.
Конец ознакомительного фрагмента.