Путешествие Ибн Фаттумы
Шрифт:
Он улыбнулся, помолчал, чтобы его слова запали мне в душу, и продолжил:
— Следовательно, любое стремление к свободе считалось добром, а ее ограничение — злом. Мы ввели такой режим управления, который избавил нас от произвола. Чтобы избежать бедности, мы превратили труд в святыню. Чтобы изгнать невежество, мы изобрели науку. И так далее… И так далее… Это длинный путь, и конца ему не видно.
Я запоминал каждое его слово, он же продолжал говорить:
— Путь к свободе не был легким, он дался нам потом и кровью. Мы были заложниками иллюзий и произвола. Из нашей среды
В восхищении я склонил голову, а он перешел к критике и высмеиванию устройства Машрика и Хиры. Так же был поднят на смех порядок в государстве Аман, где я еще не бывал. Даже государство ислама попало на его острый язык. Заметив, как я переменился в лице, он замолк. Затем произнес извиняющимся тоном:
— Вы не приемлете свободного мнения?
Я спокойно ответил:
— В определенных границах.
— Простите, но вам следует пересмотреть свои взгляды.
— В вашей стране есть и бедняки, и извращенцы, — стал защищаться я.
Он заговорил воодушевленно:
— Свобода есть ответственность, с которой умеют обращаться только способные. И не все жители Халяба входят в их число. Слабым не место среди нас.
— Разве милосердие не является такой же ценностью, как свобода?! — вскипел я.
— Это твердят люди различных вероисповеданий, те, кто поощряет слабость. Для меня же такие слова, как милосердие и справедливость, не имеют смысла. Ведь сперва нам придется договориться о том, кто заслуживает жалости, а кто справедливости.
— В этом я абсолютно с вами не согласен.
— Знаю.
— Вы как будто приветствуете войну?
Он дал прямой ответ:
— В том случае, если она даст больше свобод. Я ни на долю секунды не сомневаюсь в том, что наша победа над Хирой и Аманом принесет счастье их народам. В этом смысле я поддерживаю понятие священной войны в исламе.
Я попытался изменить его понимание священной войны как агрессии, но он пренебрежительно махнул рукой:
— Вам даны великие принципы, но у вас не хватает смелости признать их!
Я спросил:
— Какой веры вы придерживаетесь, мудрец Мархам?
— Религии бога Разума и посланника его Свободы! — улыбнулся он в ответ.
— И остальные мудрецы тоже?
— Мне хотелось бы так думать, — усмехнулся он.
Он принес мне две книги — Закон Халяба и другую, собственного сочинения, под названием «За гранью возможного».
— Прочитай эти книги, и ты постигнешь действительность Халяба, — сказал он.
Я поблагодарил его за щедрость и отдельно за гостеприимство, попрощался и вышел. Обедал я в гостинице. Все кругом говорили о войне. После обеда я пошел в мечеть и участвовал в молитве, на которой предстоял шейх Хамада аль-Сабки. Он пригласил меня поговорить с ним, и я с радостью согласился. Неожиданно он спросил меня с улыбкой:
— Нашел Арусу?
Я серьезно ответил:
— Мысль вновь обладать Арусой — что может быть бессмысленнее и иллюзорнее?
— Да, это верно, — согласился он с моими словами.
После недолгого молчания шейх спросил:
— Продолжишь путь с первым же караваном?
— Нет, я хочу задержаться еще на некоторое время, — неуверенно ответил я.
— Отличное решение, особенно в свете новых обстоятельств. Король Хиры запретил движение караванов между Хирой и Халябом в ответ на наш отказ выдать сбежавшего полководца.
Это удивило и обеспокоило меня.
— Крупные землевладельцы, промышленники и торговцы возмущены. Они собрались на внеочередную встречу с правителем и требуют объявления войны, — сказал шейх.
Я спросил озабоченно:
— А какова позиция Амана?
— Ты говоришь как житель Халяба. Конфликт между Халябом и Аманом из-за владения несколькими источниками воды в пустыне, что лежит между нами, не прекращается. Чтобы они ни думали о предательстве, в ближайшее время спор завершится в пользу Амана.
— Я иностранец. Предвестники войны так и кружат надо мной, — не успокаивался я.
— Лучшее, что можно сделать, — это остаться в Халябе. Если твое пребывание здесь затянется, у тебя хватит средств открыть прибыльное дело.
К каравану я не присоединился, хоть и жалел — ведь он мог быть последним идущим в Аман. Я привязался к Халябу из-за его атмосферы чистоты и надежд, которые я связывал с некоторыми его жителями. Я проводил время, осматривая достопримечательности и общаясь с семьей шейха Хамады аль-Сабки. Аруса оставалась для меня все так же недосягаема, как звезды на небе.
Жизнь каждого дня была теперь заполнена мыслями о войне. Многим не нравилось то, что Аман получил привилегии, не пролив при этом ни капли крови. Управляющий гостиницей сказал, нахмурившись:
— Мы пожертвовали источниками воды, а Аман нас предал.
Нервы у всех были напряжены до предела, и я поддался всеобщей панике. Мне становилось страшно в те редкие часы, что я проводил в одиночестве в гостинице, когда не бродил по городу и не находился в кругу семейства аль-Сабки. Я жаждал спокойствия и равновесия. Когда Халяб объявил войну Хире и послал туда свое войско, мне стало еще хуже, и я бросился лихорадочно искать безопасное пристанище. Люди говорили о войне, сравнивали силы обеих сторон, просчитывали их возможности. Я же сосредоточился на поисках стабильности. Забыл обо всем, только эта близкая цель стояла перед глазами. Словно я участвовал в гонке, будто кто-то преследовал меня. Открытость Самии и атмосфера в ее семье, восхищение девушки моим путешествием и ее сочувствие моему долгому страданию побуждали меня к решительному шагу, и я сказал себе: она само совершенство, без нее мне нет жизни. И обратился к имаму:
— Я положился на Аллаха и принял решение жениться.
— Ты нашел Арусу? — поинтересовался шейх.
— С ней покончено, — смутился я.
— На кого же пал твой выбор?
— Я пришел в ваш дом, — спокойно ответил я.
Шейх встретил мои слова улыбкой и спросил:
— Собираешься жениться как путешественник или оседлый житель?
Я откровенно ответил:
— Моя мечта никуда не исчезла.
— Все зависит от ее желания. Почему бы тебе самому с ней не поговорить?
Я засмущался: