Путешествие на запад

Федорова Любовь

Hо на капитальную перестройку флота, — а из доставшихся Джелу трех дюжин кораблей не оказалось ни одного моложе его самого, — нужны были деньги, и немалые. Из чего их вытянуть на Ишуллане, Джел тоже придумал сам.

Благодаря любителю светлых комнат с одной стороны, и любителю астрономических наблюдений с другой, Ишуллан обладал развитой технологией производства довольно хорошего стекла. Два больших стекловаренных завода острова обеспечивали чистым листовым стеклом Ходжер, где в моде были оранжереи и зимние сады, а за оптическим стеклом высшего качества на Ишуллан приезжали даже с Хофры. На материке же, без умения достигнуть высоких температур варки и без искусства правильно составить и очистить стекольную массу, хорошего стекла изготовить пока не умели.

Джел занимал в Столице небольшой особнячок на набережной Зеленного Рынка, против обители Неспящих, что на Грантином острове. Он выбрал этот ничем не примечательный

домик из полусотни принадлежащих Дому за одно неоспоримое достоинство: от дворца Государственного Собрания его отделяли всего лишь несколько шагов по набережной, мост, братский корпус монастыря и внешняя ограда арданского посольства. Этому-то скромному двухэтажному зданию Джел и предназначил стать основой будущего благосостояния и великой славы Ишуллана. Он велел переделать в доме все окна и остеклить балконные и внутренние двери. На первом этаже вместо обычных наружных решеток в стекло было вплавлено золотое крученое кружево, а дверные стекла внутренних залов и окна верхнего этажа расписаны тонким золотым и серебряным зеркальным узором. Покрытые от времени оспой выщербин мраморные дракончики на крыше и под водосточными трубами были заменены молочно-белыми стеклянными, а беседка в небольшом садике обрела витражи.

Еще долгое время после того, как работы были закончены, перед домом на набережной толпился народ, дивясь на маленькое подобие Стеклянного Дворца и его хозяина, заведшего эдакую, доселе в Столице невиданную, роскошь. Джел даже думал, что стекла из зависти побьют, но с этим обошлось.

Три дня спустя на Ишуллан посыпались заказы с материка. Цены на чистое стекло и без того были сумасшедшими, но Джел велел поднять их вдвое. Он не просчитался, и всего через какую-то декаду на остров хлынули деньги, что вскоре позволило заложить на верфи сразу три новых корабля и запланировать строительство еще одного стекольного завода с большими печами для промышленной варки. Хапа, посмеиваясь над ловкостью выдумки, заказал комплект лучших стекол для Ман Мирара, а Джел думал, что бы такого еще ввести в моду с пользой для себя. Ему хотелось открыть на Ишуллане штурманское училище и шелковые мануфактуры, вернуть острову фактории Кадеш и Ираш на Белом Берегу, расширить обсерваторию, организовать непрерывность научных астрономических наблюдений и систематизировать уже накопленный опыт, но с этими замыслами нужно было пока подождать.

Ночи в Столице становились длиннее, дни короче. Заканчивались четыре длинных осенних месяца, но не еще более длинная таргская осень.

Туман сменялся дождем, дождь туманом. Гуляя по окрестным холмам, ветер в течение дня успевал обойти все направления, и, временами, казалось, дул со всех четырех сторон света сразу. Тяжелые свинцовые тучи, как отсыревший потолок, нависали над городом, почти задевая набрякшими сыростью и мокрым снегом животами золоченые флюгеры на монастырских крышах и граненый шпиль обелиска на площади перед Палатой Правосудия. В те же редкие дни, когда стеклянистое солнышко просвечивало сквозь серебряную чешую облаков, хрупкий лед быстро подергивал лужи, а после заката в такие вечера от моря подолгу шел серый свет, освещая притихший берег потусторонним отблеском негаснущих сумерек.

Вся страна подчинялась законам климата. С каждой переменой времени года торговая и политическая жизнь Таргена менялась.

Морская навигация на север была уже закрыта, на юг — приостановлена до окончания осенних штормов, и чужеземцев в Столице заметно убавилось. Зато по осеннему паводку из самых отдаленных северных и западных провинций, где до сих пор не знали, что такое дороги, шли к морским гаваням груженые лесом, торфом, рудой, белыми рабами и прочими северными товарами плоскодонные речные суда, баржи и плоты. Северные аристократы, — те, кто мог позволить себе такое удовольствие, — переезжали на зиму в окрестности Столицы и Эгироссу. Зимовать в собственных владениях считалось уделом крестьян и простонародья.

Урожай с окрестных поместий Столицы был частью распродан, частью прибережен до весны. И сам город, словно большая деревня, ожидал появления Красной Луны и сопутствующих ей первых заморозков, после которых можно будет бить нагулявших жир свиней и домашнюю птицу. Пока же горожане, одев старые плащи и обувь поплоше, шлепали по лужам мощеных улиц и непролазной грязи немощенных переулков, кашляли, чихали, мучились насморком, ревматизмом и осенней мигренью.

Джел, хотя быстрые перемены здешней погоды были ему не в диковинку, тоже чувствовал себя странно. Местные простуды и разнообразные лихорадки к нему не привязывались, вот только засыпал он в дождливые дни прямо на ходу. Ему все большего труда стоило взглянуть на себя критически. Двигался он давно уже не так легко и быстро, как раньше, да и силы у него, пожалуй, поубавилось. Зато появился второй подбородок, что само

по себе было не очень хорошо, хотя и легко объяснимо. Голодать ему более не приходилось, работал он за столом с бумагами, поесть любил, до всего прочего был ленив, и как летит мимо время, почти не замечал. Верхом он ездил только по необходимости, пешком по грязи гулять не очень-то хотелось. Однажды Хапа прислал ему учителя фехтования, который дал Джелу в руки тонкий гвардейский меч и начал урок словами: "Меч требует дистанции". Джел сразу же вернул оружие помощнику мастера со словами: "Нет, я не был рожден для этого, не стоит и пытаться что-то изобразить," — подумав, что, имея дистанцию, ему бояться кого-то не имеет смысла, а без таковой меч, оказывается, и вовсе не нужен.

Покушаться на его жизнь никто пока не пытался, хоть Хапа несколько раз и предупреждал, что это возможно. Не представляя, что это такое, наемных убийц Джел не боялся. Плохую или хорошую, но десантную подготовку на Внешних Станциях он получил, а в тюрьме его дважды избили как следует, прежде, чем он окончательно усвоил уроки искусства Хшат и сумел-таки преодолеть внутри себя некий барьер, не позволявший ему прежде ударить живого человека. Да и зачем тогда содержать охрану, если сам умеешь все на свете? Ведь помимо собственных людей Джела, вывезенных им с Ишуллана, Хапа настоял на том, чтобы прислать ему шесть собственных телохранителей, которые усердны были до потери чувства реальности, так как отвечали за его жизнь собственными головами. Они менялись по двое и по условию Хапы должны были сопровождать Джела везде, где можно и нельзя, отправлялся ли он в Собрание, к Ум, давней своей приятельнице, с которой знаком был с первых дней появления в Столице, к настоятелю обители Неспящих на обед, или к консулу Карагушу на вечер с музыкой. Две неизменные тени за спиной вначале просто слегка раздражали Джела, потом стали злить, потом как-то раз дежурная парочка с оружием наголо вломилась в третью стражу ночи в спальню Ум, когда он нечаянно уронил в темноте стул, и Джел поставил собственное условие: или Хапа ограничивает усердие своих людей какими-то приличными рамками, или он, Джел, велит их связать, запереть дома в винном погребе, и будь тогда, что будет.

Никаких прежних знакомств, кроме Ум, Джел в Столице не возобновлял. Кир Агиллер заседал в Государственном Совете, правительстве Тау Тарсис, состоящем из двадцати различных по рангу советников и трех верховных судей. С Джелом дорожки их пересекались только на гербовой бумаге официальных документов, многие из которых ни тот, ни другой вовсе не читали, или читали, не обращая внимания на подписи.

Hо в то, что Агиллер знать не знает о его воскрешении, Джел не верил. Ему хотелось бы думать, что причина, по которой кир никак не напоминал о себе, была той же, по какой не искал встречи с ним сам Джел. Оба они знали друг друга совсем не теми людьми, которыми должны были казаться в Столице. С изменением общественного положения каждого из них, в силу вступали другие законы человеческих взаимоотношений. Это было кстати и Джелу, поскольку позволяло ему быть выше всякой суеты и плевать на мелкие житейские непонятности, которые мешали, смущали или были неприятны, и киру Агиллеру, для которого имперское прошлое страны было свято, а наследник престола с родовым именем Джел являлся врагом, так как находились они в разных политических лагерях. Мировоззрение приверженцев партии "Север" содержало в себе множество противоречий, и первое из них состояло в том, что они должны были боготворить нового императора, так как он являлся повелителем и судьей для них по воле Неба и по закону, но на деле они не хотели, во-первых, отдать кому-то власть, а во-вторых, отдать эту власть Дому.

Хапа пытался объяснить Джелу все тонкости связей Дома внутри страны, но Джел на приводимых им примерах только утверждался в мысли, что искусство вести политику состоит в умении удачно действовать наобум, держа на всякий случай кукиш в кармане и камень за пазухой.

Впечатление его о Таргене Тау Тарсис после нескольких прочитанных ему Хапой лекций тоже сложилось не очень-то благоприятное: слишком большая страна, сохраняющая подобие стабильности лишь по инерции, по старой памяти о существовавшей когда-то в ее границах железной империи, и которая платит ныне долги по счетам имперской политики.

Северными таргскими провинциями владели аристократы — тарги, савры, полукровки, иногда даже высокорожденные красноглазые. Центр и Северный Икт принадлежали торговым магнатам, не всегда северянам, хозяевам сотен и тысяч купеческих судов и караванов, создавших славу новой таргской республики. В Южно-Таргских провинциях в сохранности остался имперский институт наместничества. Во всей стране только там одним из товаров, который покупался и продавался, была земля. Сотню лет назад это должно было привлекать туда северян-поселенцев, сейчас же сделалось камнем преткновения между Центром и Югом.