Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
противном случае тебе придется тут же остаться посреди пустыни".
Я терпеливо выслушал все это, однако, когда они кончили говорить,
притворился крайне возмущенным и обратился к Хаджи Салиху, сказав ему так
громко, что это слышал сам керванбаши: "Хаджи, ты видел меня в Тегеране, ты
знаешь, кто я, скажи Амандурды (так звали предводителя нашего каравана), что
ему, как честному человеку, вовсе не подобает обращать внимание на речи
пьяного бинамаза (человека, не совершающего молитв) вроде этого афганца. С
религией не шутят, он не должен более касаться этого опасного вопроса,
потому что в Хиве он узнает, с кем имеет дело". Я выкрикнул последние слова
так громко, что они были услышаны по всему каравану; мои товарищи, те, что
победнее, начали горячиться и, не удержи я их, бросились бы все на Эмира
Мухаммеда, злонамеренного аф-ганца. Более всех был охвачен пылом сам
керванбаши, и я слышал, как на сыпавшиеся со всех сторон замечания он все
время отвечал: "Худаим билья", т.е. "Бог ведает!". Он был очень честный
доброжелательный человек, но, как истинный житель Востока, не столько по
злобе, сколько из любви к таинственности со всей силой хотел разоблачить во
мне переодетого чужака, хотя в некоторых вопросах религии (меселе) он брал у
меня уроки и еще в Гёмюштепе слышал, что я прочел много книг.
На этот раз, как я уже заметил, опасность для меня уменьшилась, но, к
великому моему сожалению, я видел, что подозрение с каждым шагом возрастает
и мне будет стоить больших усилий делать даже краткие заметки. Меня очень
огорчало что я не мог узнавать названия станции. В пустыне, как бы велика
она ни была, каждому месту, каждому холму и каждой долине номады, населяющие
отдельные оазисы, дали особое имя, так что я получив точное указание, смог
бы обозначить каждую точку на карте Средней Азии. Против хитрости можно было
употребить только хитрость, и скудные заметки, собранные мною об этих
дорогах, есть бедный плод той уловки, описанием которой я не хочу докучать
читателю. Как горько бывает путешественнику, когда он после долгой борьбы и
великих *[76] *опасностей достиг желанною источника и все же не может
освежить свою изнемогающую от жажды душу!
Через восемь часов мы снова пустились в путь, но шаги наши после
двухчасовою непрерывного движения становились все медленнее. Несколько
туркмен спешились и очень тщательно осмотрели холмы справа и слева. Как я
узнал впоследствии, один из моих спутников, Aит Мухаммед, хотел отыскать
могилу своего брата, убитого в одной из битв в прошлом году; он даже привез
с собой гроб, чтобы забрать труп в Хиву. Было около 2 часов пополудни, когда
мы остановились и собрались вскрыть отыскавшуюся, к счастью, могилу. После
того как были про-читаны соответствующие молитвы и отрывки из Корана, в чем
я вынужден был принять живейшее участие, полуистлевший труп положили в гроб
и укутали войлоком, затем один из очевидцев поведал нам подробности боя.
Этим он хотел возвеличить покойного, что ему и в самом деле удалось, так как
вос-хваляемый поступок заслуживал самого высокого одобрения. "В нашем
караване, - начал рассказчик, - было много персов, иду-щих из Хивы в
Астрабад, и среди них был очень богатый купец по имени Молла Касым из
Астрабада, который много лет вел торговлю между Персией и Хивой и не только
был гостем покойного в Хиве, но и в пути находился под его защитой. Судьбе
было угодно, чтобы Молла Касым в прошлом году отправился на родину с большой
суммой денег; и хотя он был одет по-туркменски и хорошо знал наш язык, все
же харамзаде (негодяи^45 ) из Этрека узнали его. Они вышли навстречу
каравану и напали на нас. Противники значительно превосходили нас числом;
несмотря на это, мы сражались восемь часов, и, когда мы убили двоих из них,
они крикнули, чтобы мы выдали жирную персидскую собаку (имелся в виду Молла
Касым), тогда они прекратят бой, потому что от нас им ничего не надо. Легко
понять, что никто из нас, в том числе покойный, не мог пойти на это, и, хотя
перс, убоявшись пуль, просил о прекращении огня и хотел было сдаться, бой
все же продолжался. Вскоре после этого его (он показал на труп) сразила
пуля. Он упал с коня и поручил своего гостя, перса, плачущего от страха, как
дитя, своему брату Аит Мухаммеду, под чьим руководством мы продолжали бой до
следующего утра, когда разбойники с поте-рями отошли. Похоронив покойного,
мы двинулись дальше, и три дня спустя перс невредимым был доставлен в
Астрабад".
Как бы благородна ни была эта картина туркменского гостеприимства, все
же его прелесть исчезает, если я сделаю здесь небольшое отступление, в
котором инстинктивный характер туркменского гостеприимства предстает в
причудливой форме. Один из моих нищих спутников во время моего пребывания
среди туркмен отправился наносить свои визиты за подаянием, облачившись в
худшие из лохмотьев. Настранствовавшись за день, он вошел вечером в стоявшую
особняком юрту, чтобы переночевать там. Как принято, он был встречен
дружески, но *[77] *вскоре он заметил, что хозяин дома был в большом
затруднении и бегал взад и вперед, словно искал что-то. Нищему уже