Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
до основного русла Этрека. Много времени мы потратили на поиски самого
мелкого места для переправы через реку. Это оказалось весьма нелегко, так
как, хотя обычная ширина реки всего 12-15 шагов, теперь она была в два раза
шире из-за размытых недавним наводнением берегов, ее вязкое гли-нистое дно
было истинной мукой для верблюдов, так что медлительность наших туркмен была
вполне извинительна. Течение, правда, было не очень сильное, однако вода
доходила нашим верблюдам до самого брюха, и при вихляющем из стороны в
сторону шаге этих животных, с трудом отыскивавших брод, наше кеджеве то
слева, то справа окуналось в мутные воды Этрека; один неверный шаг, и мне
пришлось бы искупаться в грязи и иле и с немалым риском вплавь добираться до
противоположного берега. К счастью, все обошлось благопо-лучно, и как только
мы прибыли на место, показался долгождан-ный караван керванбаши, во главе
которого вышагивали три буйвола (две коровы и один бык); их прибытия,
предвещающего здоровье, больной повелитель Хивы едва ли дожидался с большим
нетерпением, чем мы.
Читатель помнит, что в Гёмюштепе Хаджи Билалу, Хаджи Юсуфу, мне и еще
нескольким пешим странникам пришлось отделиться от основной группы, потому
что они не смогли так *[72] *скоро нанять верблюдов. Так как в Этреке мы не
получали от них известий, мы очень боялись, что им так и не удастся ехать
дальше с нами. Поэтому мы очень обрадовались, увидев, что все они
благополучно прибыли с этим караваном. Мы сердечно обнялись и расцеловались,
словно братья, свидевшиеся после многолетней разлуки. Я был глубоко
растроган, увидев подле себя Хаджи Салиха, Султан Махмуда и всех остальных
своих нищих то-варищей, потому что, хотя я и считал Хаджи Билала своим
ближайшим другом, тем не менее должен признать, что был одинаково искренне
расположен ко всем, без всякого различия. Поскольку мутные воды Этрека были
для нас последним источ-ником пресной воды и, вероятно, нам могло прийтись
туго за 20 дней пути до берегов Оксуса, я предложил не упустить случай и в
последний раз напиться чаю досыта. Мы выставили самую вместительную чайную
посуду, я потчевал всех свежеиспеченным хлебом, и потом мы еще долго
вспоминали о роскоши и изобилии праздника, устроенного в честь нашего
свидания.
Тем временем приехал керванбаши, наш вождь и защитник в пустыне. Так
как мне было очень важно предстать перед ним в должном свете, вскоре я
отправился к нему в сопровождении Хаджи Салиха и Хаджи Масуда, которые по
дороге сюда уже рассказывали ему обо мне. Представьте себе мое удивление и
даже замешательство, когда Амандурды (так его звали), дородный добродушный
туркмен, оказал моим друзьям вся-ческие знаки внимания, меня же встретил
необычайно холодно. Чем больше старался Хаджи Салих повернуть разговор на
меня, тем равнодушнее он становился; на все его старания он коротко отвечал:
"Я уже знаю этого хаджи". Я взял себя в руки, чтобы справиться с сильным
замешательством, и уже хотел было уйти, но заметил, что Ильяс бросает
гневные взгляды на сидевшего рядом с ним Эмир Мухаммеда, небезызвестного
пожирателя опиума, давая понять тем самым, что считает его виновником
случившегося. Мы ушли, и, как только Хаджи Билал узнал об этой сцене, он
страшно рассердился и вскричал: "Этот гнусный свихнувшийся афганец еще в
Этреке болтал, что наш Хаджи Решид, который мог бы поучить его Корану и
арабскому языку, - просто переодетый френги (при этих словах он трижды
произнес "Астафаулла!", т. е. "Прости, господи, мои прегре-шения!"), и,
несмотря на мои уверения, что мы приняли его из рук посланника нашего
великого султана и что у него было проездное свидетельство (паспорт) с
печатью халифа, (Наследник Мухаммеда, т е.* *константинопольский султан.) он
все-таки не верит и упорствует в злословии. Я вижу, что он успел затуманить
голову керванбаши, но он горько раскается, когда мы прибудем в Хиву, потому
что там, где есть кади и улемы, мы покажем ему, что значит выдавать
правоверного мусульманина за неверного".
*[73] *Теперь тайна начала раскрываться передо мною. Эмир Мухаммед,
уроженец Кандагара, вынужденный из-за какого-то преступления бежать из
родного города после захвата его англичанами, часто имел там возможность
видеть европейцев, и он признал во мне европейца по чертам лица. Он с первой
минуты принял меня за тайного эмиссара, путешествующего инкогнито в
нищенском одеянии со спрятанными сокровищами, которыми он собирался во что
бы то ни стало овладеть, запугав меня страшной угрозой - доносом. Он часто
уговаривал меня отделаться от этих нищих и идти в компании с ним. На это я
отвечал, что дервиш и купец, будучи элементами разнород-ными, не подойду к
друг другу и что речь о настоящей дружбе может идти только в том случае,
если он откажется от пагубного порока употреблять опиум, совершит ритуал
омовения и прочитает молитвы. Мое упорное сопротивление - ничего дру-гого не
оставалось делать - приводило его в бешенство, но, так как хаджи ненавидели
его за безбожную греховность, я принимал его открытую враждебность как