Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
потому что по обычаям той страны же-лательно, чтобы одежда, ковры и другие
вещи, нужные хану, если не все, то большая их часть, были изготовлены руками
его жен. Это очень напоминает обычаи старопатриархального уклада жизни, от
которого Туркестан, несмотря на свою грубость, сохранил кое-что хорошее.
Прогулки и выезды жена хивинского хана совершает только к расположенным
неподалеку загородным замкам и летним дворцам; в таких случаях она никогда
не едет верхом, как это повсеместно распространено в Персии, а следует в
ярко *[105]* разрисованной большой закрытой карете, завешенной красными
коврами и платками. Перед повозкой и позади нее едут не-сколько всадников с
белыми шестами. На всем пути следования все почтительно поднимаются со своих
мест и приветствуют процессию глубокими поклонами. Никому не приходит в
голову заглянуть с любопытством внутрь кареты; это было бы все равно
бесполезно из-за тщательной драпировки. Вообще такой дерзкий поступок по
отношению не только к жене правителя, но и к супруге любого другого
чиновника карается смертью. При вы-езде царицы Персии многочисленные ферраши
(слуги), едущие впереди процессии, обычно разгоняют любопытную толпу,
рас-сыпая удары направо и налево. Для более серьезных узбеков это совершенно
излишне, так как жизнь гарема идет не по столь суровому распорядку, а ведь
известно, что чем мягче действую-щие законы, тем реже их нарушают.
Все лето ханская семья живет в близлежащих загородных замках Рафенек и
Ташхауз^60 , построенных прежними прави-телями в персидском стиле и
украшенных витражами и не-большими осколками зеркал; эти последние особенно
высоко ценятся в глазах хивинцев как большая роскошь. Ташхауз вы-строен не
без вкуса. Замок находится в большом саду с не-сколькими бассейнами, он
сильно напоминает замок Нигаристан, который находится вблизи городских ворот
(Шимран) Тегерана. Зиму проводят в городе; но и здесь его узбекское
величество предпочитает разбитую внутри стен легкую юрту, что, впрочем, не
лишено вкуса, так как изготовленное из белоснежного войлока жилище, в
середине которого пылает приветливый огонь, не только столь же тепло, как и
любое каменное строение, но и таит, кроме того, в себе нечто особо
привлекательное, производя менее мрачное впечатление, чем лишенные окон
глинобитные построй-ки Туркестана.
Относительно моего дальнейшего пребывания в Хиве я дол-жен заметить,
что как всем моим коллегам-хаджи, так и мне жилось превосходно благодаря
операциям с благословениями и раздачей святого дыхания. Этот божественный
товар позволил мне накопить здесь около 15 золотых дукатов. Хивинский узбек
скромен и неотесан, но являет собой прекраснейший характер в Средней Азии, и
я мог бы назвать свое пребывание здесь наиприятнейшим, если бы мне немножко
не повредило сопер-ничество между мехтером и Шюкрулла-баем. Первый все время
пытался навредить мне из-за враждебности к моему покро-вителю, и, так как он
не мог сомневаться в том, что я турок, он начал внушать хану, что я только
притворяюсь дервишем и, наверное, прислан султаном в Бухару с секретной
миссией. Я был осведомлен о ходе интриг и потому нисколько не удивился,
когда вскоре после аудиенции получил второе приглашение от хана. Было очень
жарко, я досадовал, что нарушают мой покой, но особенно было неприятно
проходить через крепостную площадь, где должны были казнить пленных,
приведенных из похода *[106] *против човдуров. Хан, пребывавший в обществе
своих при-ближенных, сказал мне, что он слышал, будто я сведущ и в светских
науках и обладаю цветистым инша (стилем); не мог бы я написать ему несколько
строк, как принято в Стамбуле, он охотно взглянул бы на них. Я знал, что это
вызвано наущением мехтера, который пользовался репутацией хорошего
каллиграфа и расспрашивал обо мне хаджи. Итак, я взял предложенные мне
письменные принадлежности и написал следующее: "Величест-венный,
могущественный, грозный государь и повелитель! Осы-панный твоими царскими
милостями беднейший и нижайший слуга, помня, что "все искусно пишущие -
дураки" (арабская поговорка), до сего дня мало занимался упражнениями в
кал-лиграфии, и, только памятуя о том, что "всякая ошибка, по-нравившаяся
государю, есть добродетель" (персидская поговор-ка), осмелился он подать
верноподданнейше эти строки".
Головокружительная высокопарность титулований, которые обычно
употребляются в Константинополе, очень понравились хану, а мехтер был
слишком глуп, чтобы понять мой намек. Мне предложили сесть, и, после того
как мне подали хлеб и чай, хан пригласил меня на беседу, которая велась
сегодня исключительно о политике. Чтобы оставаться верным своей роли
дервиша, я заставлял хана буквально выжимать из меня каждую фразу. Мехтер
следил за каждым моим словом, чтобы удостовериться в своих догадках, но
когда, наконец, все его старания не увен-чались успехом, хан снова милостиво
отпустил меня и сказал, чтобы я взял у казначея деньги на ежедневные
расходы.
Я ответил, что не знаю, где он живет, поэтому мне дали в провожатые