Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
знает Стамбул и его язык, дела и нравы; и хочет он того или нет, я должен
навязать ему мое прошлое знакомство с ним, а так как в роли стамбульца я
могу обмануть даже самих стамбульцев, бывший посол хивинского хана не сможет
меня разоблачить и должен будет служить моим инте-ресам.
У ворот нас уже ожидали несколько хивинцев, протянувших нам хлеб и
сухие фрукты. Уже много лет в Хиву не прибывало такой большой группы хаджи,
все глядели на нас с удивлением, и возгласы "Аман эсен гельдиниз!" ("С
благополучным при-бытием!"), "Йа Шахбазим! Йа Арсланим!" ("О мой сокол! О
мой лев!") неслись к нам со всех сторон. При въезде на базар Хаджи Билал
затянул телькин, напряг свой голос и я; он звучал громче всех, и я был
искренне тронут, когда люди целовали мне руки и ноги, даже свисающие
лохмотья моей одежды с таким благо-говением, словно я настоящий святой и
только что сошел с небес. По здешнему обычаю мы остановились в
караван-сарае, который служил одновременно и таможней, где прибывшие люди и
грузы подвергались строгому осмотру, причем, конечно, сведения, со-общаемые
предводителем каравана, значили больше всего. Должность главного таможенника
в Хиве занимает первый мехрем (своего рода камергер и доверенное лицо хана);
не успел он задать нашему керванбаши обычные вопросы, как афганец пробрался
вперед и громко крикнул: "Мы привели в Хиву трех интересных четвероногих и
одного не менее интересного дву-ногого". Первый намек относился к еще не
виданным в Хиве буйволам, а так как второй указывал на меня, то
неудивительно, что множество глаз тут же обратилось в мою сторону, и вскоре
я расслышал произнесенные шепотом слова: "Джансиз (Исковерканное арабское
слово "джасус".) (шпион), френги и урус (русский)". Я сделал усилие, чтобы
не покраснеть, и уже намеревался выйти из толпы, как меня остановил мехрем и
в крайне невежливых выражениях высказал намерение до-просить меня. Только я
собрался ответить, как Хиджи Салих, чей вид внушал почтение, подошел к нам
и, не зная о случившемся, представил меня допрашивающему в самых лестных
выражени-ях, так что тот, крайне озадаченный, улыбнулся мне и хотел усадить
рядом с собой. Хотя Хаджи Салих делал мне знак последовать приглашению, я
принял очень обиженный вид, бросил гневный взгляд на мехрема и удалился.
Мой первый визит был к Шюкрулла-баю, который, не неся *[95] *никаких
обязанностей, занимал тогда келью в медресе Мухаммед Эмин-хана, самом
красивом здании Хивы. Я приказал доложить ему обо мне как о прибывшем из
Стамбула эфенди, заметив, что я познакомился с ним еще там и теперь,
проездом, желал бы засвидетельствовать ему свое почтение. Приезд в Хиву
эфенди - небывалый случай - вызвал изумление старого господина, поэто-му он
сам вышел мне навстречу и был очень удивлен, увидев перед собой страшно
обезображенного нищего в лохмотьях. Несмотря на это, он пригласил меня
войти; едва я обменялся с ним несколькими словами на стамбульском диалекте,
как он со все возрастающим жаром стал расспрашивать о своих бесчис-ленных
друзьях в турецкой столице и о положении Османской империи при новом
султане. Как было сказано, я чувствовал себя в новой роли весьма уверенно;
Шюкрулла-бай был, с одной стороны, вне себя от радости, когда я ему точно
рассказал о его тамошних знакомых, с другой стороны, он был крайне удивлен и
сказал мне: "Но, бога ради, эфенди, что заставило тебя прийти в эти страшные
страны, да еще из Стамбула, этого земного рая?" Я отвечал с глубоким
вздохом: "Йа пир!" ("О пир!", т.е. священный владыка), положив руку на
глаза, что является знаком должного послушания, и добрый старик, хорошо
обра-зованный мусульманин, смог легко догадаться, что я принадлежу к некоему
ордену дервишей и послан моим пиром в путешествие, которое обязан совершить
каждый мюрид (послушник ордена дервишей). Это объяснение доставило ему
радость, он спросил только о названии ордена, и, когда я назвал ему
Накшбенди, он уже знал, что целью моего путешествия была Бухара. Он хотел
тотчас же приказать, чтобы мне отвели жилье в упомянутом медресе, но я
отказался, сославшись на моих спутников, и уда-лился, пообещав навестить его
вскоре снова.
Когда я возвратился в караван-сарай, мне сказали, что мои спутники уже
нашли пристанище в текке, своего рода монастыре и приюте для странствующих
дервишей, под названием Тёшебаз. (Название происходит от Тёрт Шахбаз, что
означает "четыре сокола" (или "четыре героя"), как называют четырех
правителей, чьи могилы находятся здесь; они были основателями святой
обители.) Я пошел туда, и оказалось, что для меня также при-готовлена келья.
Не успел я появиться среди моих добрых друзей, как все стали расспрашивать,
где я пропадал, и выразили сожаление, что я не присутствовал при том, когда
нечастный афганец, который хотел меня скомпрометировать, вынужден был
бежать, преследуемый проклятиями и руганью не только их самих, но и
хивинцев. Очень хорошо, подумал я, что исчезло подозрение у народа; с ханом
я могу легко справиться, потому что Шюкрулла-бай наверняка расскажет ему о
моем прибытии, и, так как правители Хивы всегда выказывали величайшее