Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
секундным делом. Всадники между тем медленно приближались, и вскоре туркмены
по поступи коней заключили, что мы, к счастью, ошиблись и вместо врагов
приобрели дружескую охрану.
На следующее утро (31 мая) мы прибыли в узбекскую де-ревню, которая
относится к каналу Ак-Яб: здесь кончается пустыня между Гёмюштепе и Хивой.
Жители названной деревни, первые узбеки, которых мне довелось увидеть, были
очень хорошими людьми. По здешнему обычаю мы обошли дома и собрали хорошее
подаяние чтением первой суры Корана ('Фатиха'). Спустя долгое время тут я
снова увидел некоторые вещи с дорогого мне Запада, и сердце мое сильнее
забилось от радости. Мы еще сегодня могли бы доехать до дома нашего Ильяса,
так как здесь уже начинается населенная хивинскими йомутами деревня под
названием Ак-Яб, но наш друг был несколько честолюбив и не хотел, чтобы мы
явились незваными гостями; поэтому мы переночевали в двух часах пути от его
жилья, у его богатого дяди Аллахнаср-бая, (Бай или бий, в Турции бей,
означает 'благородный господин'^53 .) который принял нас с особой
приветливостью. Тем временем Ильяс сумел известить свою жену о нашем
прибытии, и на следующее утро ( 1 июня) мы торжественно въехали к нему в
деревню, причем навстречу нам спешили с приветствием его бесчисленные
близкие и дальние родственники. Он предложил мне для жилья премиленькую
кибитку, но я предпочел его сад, потому что там росли деревья, чьей тени
жаждала моя душа. Давно уже я их не видел!
Во время моего двухдневного пребывания среди наполовину цивилизованных,
т. е. наполовину оседлых, туркмен больше всего меня поразило, какое
отвращение питают эти кочевники ко всему, что именуется 'дом' или
'правительство'. Несмотря на *[93]* то что они уже несколько столетий живут
рядом с узбеками, они ненавидят их традиции и обычаи, избегают общения с
ними, и, хотя родственны по происхождению и языку, узбек в их глазах такой
же чужак, как для нас готтентот.
Немного отдохнув, мы продолжили путь к столице. Мы миновали Газават,
где как раз была еженедельная ярмарка, и нашему взору впервые предстала
жизнь хивинцев; переночевали мы на лугу перед Шейхлар Калеси, где я
познакомился с самыми большими и с самыми нахальными комарами в моей жизни.
Всю ночь они мучали верблюдов и путников, и я был не в самом лучшем
настроении, когда утром, после того как провел ночь, не сомкнув глаз,
садился на своего верблюда. По счастью, муки бессонницы вскоре были забыты
под впечатлением прекрасней-шей весенней природы, которая при приближении к
Хиве стано-вилась все пышнее. Раньше я думал, что Хива показалась мне такой
прекрасной по контрасту с пустыней, чей страшный образ еще стоял у меня
перед глазами. Но даже сегодня, после того как я вновь увидел прелестнейшие
уголки Европы, я по-прежнему нахожу прекрасными окрестности Хивы с ее
маленькими, похо-жими на замки, ховли, (Ховли, т.е. буквально 'луч', здесь
употребляется в значении нашего слова 'двор'. В ховли находятся юрты,
конюшни, хранилища для фруктов и другие помещения, относящиеся к жилью
узбека (сельского жителя)^54 .) затененными высокими тополями, с ее
красивыми лугами и полями. Если бы поэты Востока настраи-вали свои лиры
здесь, то они бы нашли более достойный материал, чем в ужасно пустынной
Персии.
И сама столица Хива, высящаяся среди этих садов, с купо-лами и башнями,
производит издали весьма приятное впечат-ление. Характерно, что узкая полоса
Мервской Великой песчаной пустыни находится в получасе ходьбы от города, еще
раз подчеркивая резкий контраст между жизнью и смертью. Этот песчаный язык
известен под названием Тюесичти, и, когда мы были уже у городских ворот, мы
еще видели песчаные холмы.
Какие чувства я испытывал 3 июня у ворот Хивы, читатель может себе
представить, когда подумает об опасности, которой я подвергался из-за любого
подозрения, вызванного европей-скими чертами моего лица, сразу бросавшимися
в глаза. Я очень хорошо знал, что хивинский хан, чью жестокость не одобряли
даже татары, при таком подозрении поступил бы намного строже, чем туркмены.
Я слышал, что хан всех подозрительных чужеземцев отдавал в рабство, что он
совсем недавно проделал это с одним индусом якобы княжеского происхождения,
и тому отныне суждено наравне с другими рабами таскать повозки с пушками. В
глубине души я был взволнован, но мне совсем не было страшно. Я был закален
постоянной опасностью; смерть, которая легко могла стать следствием моих
приключений, уже три месяца маячила у меня перед глазами, и, вместо того
чтобы дрожать, я даже в самые трудные моменты думал о том, как* [94]
*обмануть бдительность суеверного тирана. По дороге я собрал точные сведения
обо всех знатных хивинцах, живших в Констан-тинополе. Чаще всего мне
называли некоего Шюкрулла-бая, который в течение 10 лет был посланником при
дворе султана. Я тоже смутно припоминал, что много раз видел его в доме
Али-паши, теперешнего министра иностранных дел. Этот Шюкрулла-бай, думал я,