Путешествие в сакральный Египет
Шрифт:
Благодаря тому покою, в который я привел свои мысли, я стал более явственно ощущать и покой, царивший вокруг. Мир с его шумом и суетой казался таким далеким, будто и вовсе не существовал. Ни единого звука не доносилось до меня из темноты. Тишина — вот истинный повелитель Великой пирамиды; тишина, установившаяся еще в доисторические времена и которую не в силах победить даже разноязыкий гомон туристов, ибо каждую ночь она возвращается вновь и вновь, вселяя благоговейный страх своим безраздельным могуществом.
И тут я решил загадку необычной атмосферы Царской комнаты. Люди с повышенной чувствительностью всегда реагируют подобным образом на обстановку древних зданий, и я тоже, судя по всему, не стал исключением из этого правила. Это ощущение становилось все более отчетливым, постепенно погружая меня в беспредельную древность и изгоняя из моей памяти всякие воспоминания о двадцатом столетии. Я же, следуя своему первоначальному намерению, вовсе не пытался противостоять этому ощущению, но напротив, позволял ему беспрепятственно нарастать.
Но тут в меня исподволь закралось еще одно странное ощущение — мне показалось, что я здесь не один. Я почувствовал, что под покровом непроглядной тьмы рядом со мной пробуждается еще что-то одушевленное, что-то живое. Это было смутное, но вполне различимое ощущение. Должно быть, именно «оно», вместе с иллюзией возвращения в прошлое, настроило мое сознание на «психический» лад.
Однако это смутное ощущение непонятной, чужой, пугающе пульсировавшей в темноте жизни со временем так и не стало ни на йоту определеннее. Час проходил за часом, а ночь, вопреки всем моим ожиданиям, не принесла мне с собой ничего, кроме холода. Три последних дня я постился, чтобы усилить этим свою чувствительность, но следствием моего воздержания стало только то, что я очень быстро замерз. Сквозь узкие вентиляционные шахты в Царскую комнату проникал холодный воздух, и моя легкая одежда была отнюдь не самой надежной защитой от него. Все мое озябшее тело сотрясала мелкая дрожь. Мне пришлось подняться и надеть на себя куртку, снятую всего лишь несколько часов назад оттого, что в пирамиде было слишком жарко. Таким бывает климат на Востоке в определенные времена года: днем стоит тропическая жара, а ночью наступает сильное похолодание.
По сей день еще никому не удалось отыскать выходы вентиляционных каналов на поверхности пирамиды, хотя предположительное их местонахождение известно. Некоторые египтологи даже сомневаются в том, что эти каналы вообще выходят на поверхность, но тот факт, что я совершенно замерз в пирамиде ночью, надеюсь, развеет их сомнения.
Я снова уселся на свой камень и попытался во второй раз подчиниться подавляющей мертвенной тишине и всепоглощающему мраку Царской комнаты. С умиротворенной душой я ждал и надеялся. Почему-то вдруг совершенно некстати вспомнилось, что где-то к востоку от меня проложен сквозь пески и озера Суэцкий канал, и величавый Нил течет с юга на север, образуя спинной хребет всей этой страны.
Могильная тишина и присутствие поблизости пустого каменного гроба плохо способствовали успокоению нервной системы, да еще и кратковременный перерыв в неподвижном ночном бдении, сделанный мной, чтобы одеться, словно нарушил покой этой комнаты, ибо я очень скоро заметил, что смутное ощущение присутствия рядом какой-то невидимой жизни переросло в абсолютную уверенность. Возле меня и в самом деле пульсировало что-то живое, хотя я и не видел в темноте абсолютно ничего. Мысль об этом заставила меня в полной мере ощутить всю неприкаянность и беспомощность своего нынешнего положения. Я сидел в полном одиночестве в этой жуткой комнате, вознесенной над поверхностью земли более чем на две сотни футов — выше всех в миллионном Каире, окруженный беспросветной темнотой, брошенный и покинутый в этом странном здании, стоящем на самом краю пустыни, простирающейся далее на запад на сотни миль. А вокруг этого здания — очевидно, самого старого во всем мире — раскинулся мрачный, загроможденный могилами некрополь древней столицы.
Обширное помещение Царской комнаты вдруг представилось мне — человеку, глубоко проникшему в тайны психики и оккультизма и в секреты магии и колдовства Востока — наполненным невидимыми существами — духами, охранявшими это древнее здание. Казалось, что вот-вот из мертвой тишины раздастся какой-нибудь призрачный голос.
Теперь я был даже благодарен тем древним строителям за то, что они оставили здесь эти узкие вентиляционные шахты, обеспечивавшие хоть и слабый, но постоянный приток холодного свежего воздуха в эту древнюю комнату. И даже то обстоятельство, что воздух, прежде чем добраться сюда, проходил почти триста футов сквозь толщу пирамиды, не делало его менее желанным. Я — человек, привыкший к одиночеству, и даже более того — любящий одиночество, но в уединении этой комнаты было что-то пугающее и сверхъестественное.
Темнота начала физически давить на меня, как железная наковальня. Тень нечаянного страха легла мне на сердце, но я тут же отошал ее. Для того, чтобы сидеть внутри этого пустынного монумента, не требовалось особого физического мужества, но необходима была некоторая моральная стойкость. Вряд ли из какой-нибудь щели могла выползти змея; и еще менее вероятно, что среди ночи сюда забредет по ступенчатым склонам пирамиды какой-то беззаконный бродяга. И в самом деле, единственными* живыми существами, встретившимися мне здесь, были: перепуганная мышь, которую я увидел вечером в горизонтальном коридоре, — она металась между плотно прижатыми друг к другу гранитными глыбами, отчаянно пытаясь найти хоть какую-нибудь лазейку, чтобы спрятаться от устрашающего света фонаря; две невероятно древние желтовато-зеленые ящерицы, прилепившиеся к потолку небольшой ниши в Комнате царицы; и, наконец, летучие мыши в подземном склепе. Справедливости ради надо отметить, что мое появление в Большой галерее приветствовал целый оркестр сверчков, но он вскоре умолк. Теперь ничего этого не было, и непроницаемая тишина полностью поработила всю пирамиду. Вокруг не было ни единого существа, способного причинить мне вред, и все же меня не покидало смутное беспокойство, ощущение того, что за мной непрестанно следят чьи-то невидимые глаза. Всюду царила призрачная неопределенность, стиравшая границу между мистикой и реальностью…
Существуют колебания силы, звука и света, недоступные нашему нормальному восприятию. Веселые песенки и серьезные речи разносятся радиоволнами по всему свету, где их с нетерпением ожидают благодарные радиослушатели; но не будь у них правильно настроенных радиоприемников, они так никогда и не смогли бы все это услышать. Я постарался выйти из состояния пассивного восприятия и усилием воли сконцентрировать разум и чувства, побуждая их уловить хоть что-нибудь в окружающей мертвой тишине. Если бы мне и в самом деле удалось на какое-то время, посредством максимальной внутренней сосредоточенности, аномально усилить свою способность к восприятию, кто знает, может, я смог бы тогда уловить присутствие в этой комнате каких-либо незримых сил?
Уже в процессе собственной «настройки», которую я проводил методом усиления внимания к своим внутренним ощущениям (этот метод я успел освоить задолго до второго визита в Египет), я понял, что неведомые силы, заполнившие комнату, настроены далеко не дружелюбно. Я явственно ощущал, что они несут в себе зло и угрозу. Безымянный страх закрадывался в мое сердце и возвращался туда вновь и вновь до тех пор, пока мне не удалось окончательно изгнать его прочь. Я по-прежнему продолжал действовать методом интенсивной, целеустремленной и обращенной внутрь концентрации мыслей, но несколько изменил его направленность, попытавшись переключиться со слуха на зрение. И тогда в абсолютно темной комнате замелькали тени. Они носились повсюду, обретая все более определенные очертания, их злобные лица мелькали прямо у меня перед глазами. Один из ужасных призраков придвинулся прямо ко мне, посмотрел мне в глаза холодным ненавидящим взглядом и угрожающе поднял вверх руки, будто силясь меня напугать. Казалось, что это древние призраки выбрались из соседнего некрополя — такого старого, что даже его мумии уже рассыпались в прах в своих каменных саркофагах; выбрались, чтобы устремиться сюда, к месту моего уединения. В памяти сразу всплыли легенды о злых духах, населяющих окрестности пирамид, со всеми их малоприятными подробностями, слышанными мною от арабов из близлежащей деревни. Когда я сообщил одному своему молодому арабскому другу о намерении провести ночь в пирамиде, он, как мог, старался отговорить меня от этой затеи.
явно свидетельствовали о принадлежности к верховным жрецам религии Древнего Египта. Они излучали вокруг себя едва заметный мерцающий свет, непостижимым образом освещавший окружавшее их пространство. На лицах застыло умиротворенное выражение, делавшее их похожими скорее на полубогов, чем на людей.
Они стояли неподвижно, как статуи, скрестив руки на груди в молчаливом приветствии.
Неужели я смог проникнуть в некое четвертое измерение, сквозь которое перенесся теперь в далекое прошлое? Неужели моя иллюзия ухода от настоящего привела меня в Древний Египет? Нет, все было не так, ибо эти двое тоже видели меня и, казалось, собирались заговорить со мной.