Путешествия от себя – к себе, в радиусе от центра Вселенной
Шрифт:
На следующий день Лидия выгнала Яна. Он явился к ней как всегда в сером несвежем свитере и серых брюках, пряча свои хитроватые глазки. «Я – агент КГБ!» – злобно сказала Лидия, как только Ян вошел в ее комнату. Этот тупой перфоменс доставлял ей удовольствие: «Меня приставили к тебе с самого начала, закинули в отель к Берни. Берни тоже наш человек. Я познакомилась с тобой как будто бы случайно… Вчера, возле кинотеатра «Олимп» тебя видели с дамой. Но и она подкуплена нами. Все вокруг тебя подкуплены, все состоят в заговоре, чтобы тебя уничтожить…» Ян обалдел от удивления, челюсть у него затряслась, он был жалок, на него противно было смотреть. Страх, который застилал глаза Яну, не позволял ему мыслить критически: а зачем он собственно нужен русскому КГБ, он ведь был безработным, безвестным парнем, никаких секретов он не знал. Ян не мог соображать, он колоссально испугался и выбежал из комнаты.
Берни очень обрадовался, что Лидия рассталась с Яном. Ему было приятно, что она наконец поняла, что это за тип. «Но он точно не вернется? – засомневался Берни. – Я ведь выгонял его много раз, но он, унижаясь, все равно приходил, потому что здесь можно бесплатно поесть» «Нет, вот на сей раз этот славный малый не вернется, мало того, он еще долго из дома не будет выходить», – загадочно резюмировала Лида.
Лидия не чувствовали ни горечи, ни обиды, просто пустоту. Ей отчаянно хотелось любви, но она не знала, возможно, ли это было в чужой стране, населенной непонятными для нее, закрытыми людьми. Всю себя она посвящала работе и общению с Берни. Берни – ирландец относился к ней с прежней нежностью, хотя и избегал задушевных разговоров о жизни. В глубине души Берни простил ей этот небольшой адюльтер, он понимал, что в моральном плане больше пострадала от него Лидия, а не его, так называемый друг, Ян-хомяк, как называли его в отеле. У Яна-хомяка была такая психология: высшая хитрость жизни состоит в том, чтобы прожить ее за чужой счет, создавая видимость нормального человека.
***
Однажды на улице шел сильный дождь. Лидия направлялась в церковь. Напротив паршивой торговой лавки, которая почему-то называлась «Голливуд», она задержалась возле лужи – в раздумии, как бы ее обойти. По другую сторону лужицы Лидия увидела мужчину, в коричневой ветровке, в очках, с красиво подстриженными русыми волосами. У него был прямой нос, большие серо-зеленые глаза, высокие скулы. Незнакомца можно было назвать привлекательным, если бы не серая тень усталости на его лице. У мужчины, оказывается, сломался зонт и вода с него медленно вытекала ему за шиворот.
– Черт возьми! – раздраженно сказал он. – Какой нелепый зонт!
Незнакомец поеживался от холодной воды, которая стекала по его позвоночнику, как по сточной канавке.
Лидия смотрела на него во все глаза, завороженная, как будто увидела диковинку – дело в том, что этот красивый человек говорил на чисто русском языке. И в этот момент лучик света с небес осветил обычный дождливый день.
– Вы – русский? – спросила Лидия, конечно, на русском языке и затаила дыхание, потому что боялась услышать отрицательный ответ.
– Да, – спокойно ответил мужчина, впрочем, удивившись звучанию жемчужно красивой русской речи. И где? По ту сторону лужи, в районе китайской лавки «Голливуд», что находилась в Северной Америке, в канадском Эдмонтоне – за тысячи километров от родины.
Этот день стал одним из самых счастливых в жизни Лидии – она встретила не просто соотечественника, она встретила возлюбленного – такого, какого давно хотела – настоящего! Мужчину, предназначенного для страсти. И это было ясно сразу, с первой же минуты, особенно когда лучик солнца пронзил темные тучи.
– Меня зовут Лада Смелякова. Но здесь меня называют Лида. Я – из русского порта Новороссийск. В Канаде живу почти год, в эмиграции, – сказала она, протянув ему мокрую ладошку.
– Меня зовут Юрий Белов. А здесь называют Юрай, согласно английской транскрипции. Я с Белой Руси, из Минска. Остался здесь, можно сказать, случайно. И вот живу в Канаде уже пять лет.
Юрий подошел к Лиде и поцеловал ее руку.
– Надо зайти в эту лавку наконец, – предложила Лида. – А то зонт-то сломался…
– Ах, да, зонт, – заулыбался Юрий. – Нет, в лавку мы не пойдем – она битком набита «язвами капитализма», то есть алкашами. Помните, так говорили в СССР, в котором мы когда-то жили. Мы сейчас поедем в хороший ресторан, в центр! Правда, мне на работу… Ну ладно, ради такого случая могу и опоздать немного. Едем в центр!
Однако сумасшедший дождь все же помешал им устроиться в хорошем ресторане, они попали в обычный «Макдональдс», всемирно известное ноу-хау канадских маркетологов и бизнесменов (а все думают, что Макдональдс придумали американцы). Юрий взял им обоим по бургеру и по чашке кофе. Продавец хотела налить кофе в обычные бумажные стаканчики, но Юрий потребовал, чтобы для них двоих нашли красивые фарфоровые чашечки. Горячие булки с ветчиной и кофе они проглотили почти незаметно для себя, неожиданно они очень проголодались, наверное, от волнения. Они говорили без умолку. Впрочем, говорил в основном Юрий, а Лидия внимательно слушала его.
– Я всю жизнь был из породы «непризнанных гениев», – делился своими мыслями и переживаниями Юрий. – Я читал, читал и читал. Я жил в мире Достоевского, Толстого, Чехова, Марселя Пруста, Томаса Манна, Франсуазы Саган, Хемингуэя. Вел дневники с пространными прочувствованными ремарками. Мне всегда казалось, что такие ремарки не смог бы сделать никто, кроме меня. Никто не был столь проницателен и утончен, как я! Я был в этом уверен! И у меня был принцип: «не метай бисер перед свиньями». Я не желал докладывать свои мысли перед своими примитивными однокурсничками, которых я и за людей-то не считал. Я их про себя называл «тараканами», «амебами» – у них была одна цель – размножение, причем, даже без особых усилий на поиски достойного партнера. На семинарах я гордо отмалчивался и мне ставили хилые «трояки». Надо мной, моей напыщенной отрешенностью подсмеивались… Кое-кто называл меня даже князем Мышкиным… Мне вовсе не льстила эта параллель. Я жестче и сложнее князя Мышкина. Одним словом, в Университете меня не понимали. Я был всегда, что называется, не спортивен, слаб здоровьем. А потом у меня еще и вырос небольшой горбик, последствие одной болезни, и он окончательно меня добил. Мне стали смеяться открыто в лицо, прямо на улице, совершенно незнакомые люди. Теперь меня уже сравнивали с Сирано де Бержераком. Никого не интересовал мой интеллект, всех интересовала только моя физическая оболочка, не слишком привлекательная, как они считали. И тогда я решил: у меня один выход – эмигрировать за границу, сделать там операцию и стать уважаемым человеком, назло моим насмешникам. Я хотел доказать всем, что я – Личность с большой буквы. Я хотел работать в зарубежном вузе. Я жаждал не богатства и роскоши, а признания в интеллигентских кругах. Наверняка это странно – ехать в Америку и Канаду с такими мыслями, ехать с конспектами Толстого и Достоевского! Да уж, так могут только русские! Я отстал от тургруппы в Монреале, якобы потерялся, а затем переехал в Эдмонтон. Я – нелегал! Но об этом поговорим как-нибудь отдельно. Сейчас о главном. Довольно быстро я был принят лаборантом на кафедру филологии Университета Альберта. Я был счастлив, да что там – я был на седьмом небе. Вот теперь-то весь мир был у меня в кармане, решил я. Защитю диссертацию, сделаю операцию, буду ездить на конгрессы в США, напишу книгу – она потом будет продаваться в России, разбогатею. Я как-то не учитывал тот факт, что диссертацию еще надо написать, выстрадать, что путь от лаборанта до профессора, как и в России, труден и тернист, что мои «русские» мысли о литературе здесь по большому счету никому не нужны. Довольно быстро я разочаровался – и в знаниях местной профессуры, и в ее моральных нравах (извини, но половина из канадских профессоров – гомосексуалисты), и самое главное – я разочаровался в общем культурном уровне канадцев. Да и вообще, что это такое – «канадская культура»? Ее ведь нет как законченного феномена! Операцию я все-таки сделал. А что касается денег, то я их никогда не имел…, – Юрий смутился, почувствовал неловкость. Ему не хотелось выглядеть нищим перед столь обольстительной женщиной. Кажется, он слишком увлекся своими признаниями.
Лидия поняла его чувства. И сделала вид, что недослышала последнюю фразу. Но ей было приятно его смущение.
– И что же осталось на дне бокала? – задумчиво спросила Лидия.
– На дне бокала?– переспросил Юрий, несколько удивившись церемонности вопроса. – У меня остались Мечты и Цели, – со значением сказал он и тут же замкнулся в себе. Лицо его нервно дернулось. Кажется, он слегка пожалел, что разразился такой длинной исповедальной речью.
– Расскажите о себе, – попросил Юрий. – Что? Мечта о заморском принце? Шикарный мужчина в шикарном форде? – в его голосе звучала усмешка.
Мужчина в форде… Первый день в Канаде – старые и новые форды на трассе – короткая любовь к мужчине – призрак России…
– В России сейчас снег, – сказала она, скрывая волнение. Кто бы мог подумать, что в душе ее что-то осталось от приключений первого дня заграницей. – Может, бросим терзать друг друга сложными вопросами. Юрка, ведь мы же с тобой встретились, и где – на краю света? Ведь мы же русские – что нам с тобой цапаться и ссориться. Зачем, а? Ведь мы бы могли пройти мимо друг друга, если бы не сломался твой зонт…