Путешествия П. А. Кропоткина
Шрифт:
Кропоткин проходил в направлении нашей границы с
Маньчжурией, в нескольких километрах от нее. Вдоль самой границы в то
время вместо пограничных столбов были сложены каменные маяки.
Их соединяли дорожки, протоптанные пограничными объездчиками.
По дороге попадались большие стада рогатого скота и большие
табуны лошадей. Косяки кобылиц паслись жеребцом-«вожаком».
Конские табуны и косяки содержались здесь круглый год: летом на
подножном корму, а зимой питались «ветошью» — прошлогодней
травой. Заготовки сена здесь не производились из-за недостатка
рабочих рук.
Хороший жеребец «грудит», то-есть собирает свой косяк и ведет
его к пастбищу. На ночь укрывается с ним в какой-нибудь пади
от ветра, а утром снова разыскивает для него пастбище.
В 60-х годах, когда путешествовал Кропоткин, земледелие у
забайкальских казаков только начиналось. Он записал в дневнике:
«Близ караулов представлялось явление, давно здесь не виданное:
приходилось иногда ехать между двумя рядами пашен...
Действительно, здешние степи удобны для скотоводства и не менее того
удобны для хлебопашества».
На этом пути Кропоткин ехал спокойно, не торопясь,
присматриваясь ко всему и изучая все, что он видел. Когда читаешь его
дневник, то поражаешься пытливости молодого путешественника.
Но он не разбрасывается, наблюдения свои приводит в строгую
систему. Он их заносит в записную книжку по разделам: 1) к
ледниковой теории, 2) отметки высоты, 3) определение
астрономических пунктов, 4) строение поверхности — рельеф, 5) климат, 6)
растительный мир — гербарий, 7) животный мир, 8) люди и быт,
9) образцы пород.
У него необыкновенно острый интерес ко всему: и к людям, и
к природе, и к науке. Его интересует земля, и в то же время он
следит и за звездами: по ним определяет астрономические пункты.
Он ведет съемку пути бусолью, беседует со встречными, обо всем
их расспрашивает.
Красота природы тоже не проходит мимо его глаз. При этом
любопытство у Кропоткина особого рода — это напряженное
исследование. Он внимательно подмечает явления и оценивает их,
сравнивает и делает ценные научные выводы.
Он все хочет видеть собственными глазами, проверяет все, что
узнает от местных жителей, ничего не принимает на веру.
Все более или менее длительные вынужденные остановки
Кропоткин посвящает изучению быта населения. Внимание его к
человеку и к человеческому труду было исключительно, несмотря на то
что он вырос среди людей, которые презирали труд.
Посевы, покосы, почва, все приемы скотоводства, все виды
земледельческого хозяйства, все промыслы, торговля, жилище,
домашний быт — все находит свое отражение в дневнике этого
добросовестного молодого исследователя.
* * *
Добравшись до станицы Чинданской, Кропоткин остановился на
несколько дней у бригадного казачьего командира.
Надо было освоиться в среде забайкальских казаков, прежде
чем в Цурухайтуе собирать караван. Необходимо было
окончательно войти в роль купца второй гильдии Петра Алексеева, как
значилось в его паспорте: изучить повадки, говор, проникнуться
местными интересами.
Он готовился к этому еще зимой в Иркутске, но здесь, в
станице Чинданской, было много нового, нисколько не
похожего на жизнь, которую он прежде видел. И быт иной, и народ
другой.
V бригадного командира и среди казаков все разговоры
сосредоточивались на Монголии, Китае и Маньчжурии. Говорили о
караванах, которые в том году должны были тронуться внутрь
Китая. Но вообще-то народ здесь был малоподвижный и не
особенно разговорчивый. Кропоткин даже жаловался на чинданцев:
«Нужен гидравлический пресс, чтобы выжать от них хоть
словечко».
Кропоткин, хорошо изучивший все ухватки местных торговцев,
репетировал со своим хозяином роль купца.
— Присаживайтесь, Петр Алексеевич, — говорил ему капитан,
когда на стол ставился пыхтящий самовар.
— Покорно благодарим-с! И здесь посидим, — отвечал
Кропоткин, садясь вдали на кончик стула, и принимался пить чай
«по-купечески»: дул на блюдечко, грыз кусочек сахара, с которым
выпивал три-четыре стакана.
Казаки, охранявшие границу, были своего рода казачьей
аристократией. Жили они в хороших домах, сытно, лениво. В своем
быту и хозяйстве они кое-что переняли от соседей — монголов.
Обилием блюд и приправ еда была похожа на китайскую. В каждом
казачьем доме были большие зеркала, в которые, может, никто и
не смотрелся, и висячие лампы, которые редко зажигались.
Казачки одевались хорошо; были среди них и франтихи, носившие даже
модные тогда кринолины. Среди загорелых казаков часто
попадался слегка монгольский тип лица, и любой казак хоть немного говорил
по-монгольски.
В Цурухайтуе Кропоткин никак не мог примириться с бытом
своего хозяина, целые дни проводившего дома, не ударяя палец