Путешествия по Африке
Шрифт:
Для продумывания таких планов у меня было вдоволь свободного времени, потому что после многонедельной шумной работы в стоянке там наступила приятная тишина. То были для меня дни драгоценного покоя, которым я наслаждался в полной мере с чувством удовлетворения от действительного труда и с радостью по поводу первой удавшейся работы. Теперь у каждого имелось свое сухое домашнее местечко, а огород уже красовался в своей первой зелени. Особенно в полуденные часы, когда каждый прятался под спасительной крышей, слуги спали, куры и козы отыскивали тень, наша станция казалась как бы вымершей. Я бы охотно наслаждался этим счастьем более продолжительное время, но чувство долга постоянно напоминало мне, что я прибыл в эти страны не ради личного удовольствия и что впереди еще предстояло много работы.
Большая часть работ в Африке взвалена на женщину, если только она не достигла положения фаворитки какого-нибудь вождя или правителя; в этом случае она часто совсем свободна от какой-либо работы. Девушки-рабыни, особенно у арабов, у которых потребностей по домашнему хозяйству больше, чем
У азанде среди утвари вождей встречаются ступки из слоновой кости с искусно выработанной ножкой, как редкие произведения самобытного негритянского искусства. Работа по размолу зерна, поглощающая много времени, требует в хозяйстве с большим количеством слуг наличия и женской рабочей силы, так как по крайней мере два раза в день должны быть приготовлены для слуг пирамиды мучной каши. Поэтому известное число женщин всегда сопровождает арабские караваны в негритянских странах. Довольно часто я слышал и видел, как девушки, сидя на корточках у своих мурхака, растирают зерно с дрожащей, тоскливой песней и глубокими вздохами. Глубокой ночью, поднимаясь со своих постелей, девушки начинают работу по размолу зерна. Наступает день, а с ним снова утомительное путешествие. На дорогах в Занзибар, южнее экватора, для регулярного питания трех слуг необходима работа одной девушки. В египетском Судане помол зерна на мурхака никогда не выполняется мужчинами, а на дорогах в Занзибар эту работу выполняют носильщики.
Суданский негр охотно идет на кухонную работу, за исключением растирания зерна. Он охотнее ест цельное зерно дурры, которое распаривает или поджаривает на огне («белила» суданских арабов). Я во время этого путешествия всегда брал с собой женскую прислугу, наученный горьким опытом и во многих отношениях примером арабо-нубийцев.
Я быстро привык к простой арабской пище, которая может быть изготовлена также из многих местных продуктов, особенно же к хлебу (кисра, абре и лугма), приготовлявшемуся исключительно служанками по арабскому способу и под моим постоянным надзором, следовательно со всей тщательностью. Хлеб этот многие годы оставался моим главным продуктом питания. Благодаря этому я сохранял свое здоровье или восстанавливал снова свои силы после тяжелых физических страданий, и в конечном счете обеспечил себе успешное разрешение поставленных перед собой задач.
Я заставлял приготовлять из темных, горьких зерен теле-буна белоснежную муку тонкого помола, нравившуюся мне так же, как и пшеничная мука. Я велел также очищать от шелухи маис и дробить его до величины рисовых зерен. И в этом виде он очень похож на рис и годами заменял мне последний. Это достаточно сложное искусство я заимствовал в Хартуме. Для выполнения этого я, конечно, нуждался в терпеливых женских руках, здесь лучший повар был бы бесполезен. Я должен, впрочем, заметить, что, говоря об этих вещах, я частично забегаю вперед, потому что многому я научился благодаря накапливающимся сведениям, а многие достигнутые практические знания принадлежат более позднему периоду времени. Я находился у Ндорумы еще в начале своей одиссеи и мало беспокоился об обеспечении питанием, скорее считал себя еще достаточно богатым, имея ящики, полные всякого рода съестных припасов. Но наступило такое время, когда я вынужден был проявить свою находчивость. Пока же я черпал из привезенного с собою запаса, соблюдая экономию, но наряду с этим внес уже в меню местные продукты и постепенно приучил желудок к переходу исключительно на местное питание.
Упомянутое раньше кушанье из термитов у Ндорумы (сезон крылатых муравьев был как раз в разгаре) было хорошим пробным камнем для приучения себя к местной пище. Дары Ндорумы ограничивались тогда только маисом и большим количеством вяленых термитов, так как для других предметов время еще не наступило, и таким образом каждый ел, в качестве закуски к обязательной мучной каше, свое муравьиное блюдо. Термиты цилиндрической формы, длиной в 1–1,5 см, очень жирны, их растирают и варят в воде. Чтобы после собирания этих насекомых предотвратить их гниение, их вялят; когда к тому же недостает мучной каши, их съедают в вяленом виде без дальнейшего приготовления. Полученные от Ндорумы термиты (в июне месяце около двадцати пяти пакетов) были мне крайне желательны как дополнительный продукт питания к мучной каше. Без этого блюда туземец неохотно ест мучную кашу, тогда как самый простой соус из термитов, приготовленный на воде с небольшим количеством соли и листьев тыквы (Cucurbita maxima) или Gynandropsis, Hibiscus Sabdariffa и т. п., в который он на египетско-арабский манер может обмакивать кусок своей крутой каши, его удовлетворяет. У туземцев на одну пирамидку каши идет маленький горшочек (пол-литра) этого соуса. Моя молодежь была довольна ежедневными термитными блюдами, так как, по оценке негра, этот гарнир стоит сейчас же за мясной пищей. Разваренные в каше термиты напоминают мясной фарш; мы ели их частично с кис-ра, частично смешанными с рисом. Я их запекал вместо мяса в паштет или велел подавать с битыми яйцами, как термитный омлет (паштет «фатир» магометан; у них, впрочем, без термитов, к которым они чувствуют отвращение и которых не едят, хотя термиты не являются религиозно нечистыми). Несколько капель английского соуса или немного пряностей усиливали приятный вкус.
Вернемся, однако, к ежедневным занятиям моих служанок. Они работали, не считая доставки воды из реки, внутри селения. Обыкновенно они выходили на рассвете из селения, направлялись в редкий кустарник, чтобы по обычаям предков, следуя примеру прародительницы Евы, нарвать себе свежих листьев молодых кустов и укрепить на поясе под широким, облегающим бедра, куском голубой материи. Моя хартумская кухарка Заида была исключением, так как она умела шить и носила женскую кофту и юбку. После того как всюду было почищено, приступали к подготовительным работам по получению муки: зерно мыли, сушили на солнце, разложив на циновках или шкурах. Зерно влажным толклось сперва в большой деревянной ступке или непосредственно растиралось в мурхака. Это происходит двояким образом, смотря по назначению муки — готовится ли она для хранения или должна тут же быть переработана. Зерно либо растирается сухим, либо увлажненное подается на камни и во все время помола смачивается; в этом случае тестообразная каша отделяется от наклонной плоскости жернова и падает в поставленную под ним плетеную корзину, язляясь материалом для каши. Для себя я велел приготовить лепешки кисра из повторно очищенного зерна.
Во время нашего пребывания у Ндорумы мы по утрам пили кофе с молоком и сахаром. Сахар уже подходил к концу; я его не экономил на случай болезни, потому что его на месте легко заменить медом. Хартумские сухари (буксмат) сохранились долго. Мы ели их размоченными в воде. Чай, горячий ли, теплый или холодный, был для меня в течение следующих лет во всех моих путешествиях самым необходимым и дорогим напитком. В дни путешествий я выпивал шесть стаканов слабого чаю, воду же пил редко, а после утомительных походов утолял всегда чувство голода, выпивая первый стакан с добавлением меда, немного лимонной кислоты в кристаллах и абре (сухая кисра). Во время долгих лет путешествия я не болел ни катаром кишечника, ни дизентерией. Я отнюдь не утверждаю, что именно обильное употребление чая предохранило меня от этого, но считаю возможным рекомендовать питье слабого чая, что делает почти совсем излишним употребление сырой, всегда меняющейся и плохой воды с ее тифозными и дизентерийными бактериями.
Ндорума обыкновенно посещал меня со своей свитой в поздние послеобеденные часы. Тогда прибиралось место на теневой стороне моей хижины, землю опрыскивали водой, и здесь садились азанде, разостлав предварительно шкуры антилопы (часто Antilope scripta), которые обычно висели у них через плечо. Почетное место на большом складном стуле, который я ему позже оставил в виде подарка, отводилось Ндоруме, и он часто выпивал с нами чашечку арабского кофе.
Подобным образом протекало не только мое пребывание у Ндорумы, но и впоследствии часть времени на других стоянках. Мои личные занятия были, конечно, разнообразными, потому что наряду с научными работами я всегда старательно наблюдал за своим имуществом, приказывая в течение недели открывать почти все тюки, раскладывать их содержимое на циновках и парусине для просушки на солнце и для проветривания, после чего, по твердо установившейся системе, собственноручно все снова упаковывал. Такие работы всегда требовали запасы продовольствия, так как я не хотел, чтобы из-за беспечности многое из того, что у нас было, уничтожалось во влажное время года. Некоторые дорожные вещи были уже повреждены и требовали исправления, в чем мой слуга Фараг’Алла помогал мне.
22, 23 и 24 июля велись долго длящиеся, по негритянскому обычаю, переговоры. Эти излюбленные палаверы часто тянутся днями, несмотря на то, что речь идет о незначительных вещах; хотя они отнимали у меня массу времени, тем не менее приходилось удовлетворять желание Ндорумы и присутствовать на заседаниях. На одном из них речь шла о том, что Бинза, сын князя Малингде, отказывался выдать оставленный у него Османом-Бедауи запас слоновой кости, который должен был быть доставлен к Ндоруме. Бинзу обвиняли и в других самоуправствах, но, несмотря на долгие споры и высказывания послов Бинзы, оставалось в конце концов неясно, что преувеличено и что ложь. В это же время князь Уандо снова прислал мне в подарок четырех кур и вместе с тем снова настоятельную просьбу посетить его у вождя Нгерриа, его брата, у которого он все еще скрывался.