Путешествия вокруг света
Шрифт:
На следующее утро мы с трубками в руках уютно уселись за столом и, попивая кофе, принялись обсуждать, какие следует провести наблюдения, чтобы наиболее целесообразно использовать наше кратковременное пребывание на Таити. Вдруг доложили, что явился посланец от королевы, желающий со мной поговорить. Я велел его тотчас же допустить, и вот в помещение вошел огромного роста ери, которого сопровождал наш лоцман, исполнявший обязанности переводчика. Если не считать узкой набедренной повязки, какую всегда носят местные мужчины, единственное одеяние посланца составлял сильно поношенный песочного цвета фрак, украшенный большими плоскими блестящими пуговицами, которые были в моде примерно пятьдесят лет назад. Этот фрак был настолько тесен и мал своему нынешнему владельцу, что тот не мог его застегнуть, а его голые руки на пол-аршина высовывались из рукавов. На наголо остриженной голове посланца красовался красный ночной колпак, который он слегка приподнял при входе, чтобы продемонстрировать свое знакомство с обычаями цивилизованных наций. Приблизившись, он произнес слово «йорона» («добрый день») [236], протянул мне свою большую руку и, не дожидаясь приглашения, уселся по-турецки у моих ног на земляной пол.
Королева велела мне передать, что ей любопытно взглянуть на командира русского фрегата и что она охотно приняла бы его в своей резиденции; опасаясь, однако, что я не захочу удаляться на столь большое расстояние от Матаваи, она решила посетить меня здесь вместе со всем королевским семейством. Посланец добавил, что высокие особы, которые отправились морем, должны прибыть очень скоро и ему необходимо поторопиться, чтобы успеть встретить их на берегу. Затем он встал, искренне пожал мне руку, повторил «йорона» и, приподняв свой ночной колпак, удалился.
Едва я успел немного подготовиться к приему высоких гостей, как народ устремился к берегу, что свидетельствовало об их приближении. Вскоре перед нашим жилищем появился человек в очень короткой красной форменной куртке английского барабанщика и пестрой, весьма причудливо завязанной набедренной повязке из тапы. Как это здесь принято, на нем больше ничего не было надето. Его голые ноги украшали вытатуированные панталоны, и, когда он поворачивался спиной и хоть немного наклонялся вперед, можно было увидеть весьма искусно вытатуированное большое изображение компаса со всеми тридцатью двумя румбами. В руке у этого человека был обнаженный заржавленный палаш, а на голове гордо красовалась старая изодранная треуголка с длинным красным пером. От нашего переводчика мы узнали, что перед нами королевский церемониймейстер. Однако впоследствии оказалось, что он исполнял еще многие другие должности, в том числе лейб-повара и гофмаршала, хотя и не был ери, а принадлежал к более низкорослой расе. Мне показалось, что этот таитянин больше всего подходил для роли придворного шута. Все его движения, ужимки и гримасы отличались такой невероятной живостью, что его можно было принять за сумасшедшего.
Не обращая на меня никакого внимания, этот человек бесцеремонно овладел всем помещением. За ним следовали слуги в ливреях, полученных от природы; они несли все то, что было необходимо для удобства их господ. Церемониймейстер приказал немедленно устлать пол тонкими циновками и разложить на них в надлежащем порядке все принесенные вещи. Он действовал с такой поспешностью, словно к его горлу был приставлен нож, причем носился с места на место вприпрыжку, подымая одновременно в воздух обе ноги. Никто из слуг не мог ему угодить, и потому его язык, а также меч, которым он размахивал во все стороны, находились в беспрерывном движении.
Еще не были исполнены все его приказания, как показалась длинная вереница идущих попарно таитян, которые несли на плечах бамбуковые шесты с прикрепленными к ним всевозможными съестными припасами. Их появление вызвало у нашего «вольтижера» новый приступ деятельности. Выскочив из помещения, он в несколько прыжков очутился возле носильщиков и приказал им разложить перед домом в определенной последовательности подарки, которые королева изволила мне преподнести. Три большие свиньи образовали правый фланг. За ними следовали батат, ямс, картофель и т. п., к которым примыкали прекрасные фрукты самых разнообразных сортов. Закончив размещение подарков, церемониймейстер впервые обратился ко мне, причем постарался дать понять с помощью ряда комичных телодвижений, что все это отныне моя собственность.
Завтрак у таитянского короля Помаре II
Рисунок художника П. Михайлова («Атлас к путешествию капитана Ф. Ф. Беллинсгаузена»)
Наконец появилась королева со своей многочисленной свитой. Она шла впереди, неся маленького короля, и вела за руку свою дочь, невесту правителя Улиетеа. За нею шествовали в ряд три ее сестры, такие же, как она, высокие и толстые женщины, за которыми двигалась толпа придворных. Шествие замыкали люди, принадлежащие к низшему классу населения. Они несли во всевозможных тыквенных сосудах провизию для королевского стола, а также тащили живую свинью, которая, догадываясь об уготованной ей участи, истошным визгом возмещала отсутствие оркестра.
Королева и ее сестры были задрапированы в простыни. В знак все еще продолжающегося траура по умершему королю к их соломенным шляпам были приколоты большие банты из черного крепа. Маленький Помаре, миловидный и живой мальчик, был наряжен на европейский лад в курточку и панталоны из бумазеи. На его голове была надета круглая шляпа, но ноги, как у всех таитян, оставались босыми: островитяне утверждают, что всякая обувь мешает при ходьбе.
Юная невеста, которая, как я уже упоминал, была очень красива, отправилась в путь налегке, в одной лишь короткой полосатой рубашке, с непокрытой головой. Высоченные ери, составляющие придворный штат, были одеты большей частью в белые рубахи и имели на головах круглые соломенные шляпы с черными лентами.
Впервые после смерти своего супруга королева вошла в то здание, в котором я поселился. Воспоминания о прошлом вызвали у нее поток слез; весь двор, как это ему и положено, плакал вместе с нею. Впрочем, скорбь вскоре рассеялась, и лица постепенно прояснились. Королева вытерла слезы и любезно со мной поздоровалась. Тут церемониймейстер указал членам королевской семьи их места на тончайших циновках, и высокие гости расселись, скрестив ноги по восточному обычаю. Напротив королевы был поставлен один из моих стульев, на который меня пригласили сесть. Затем церемониймейстер исчез, чтобы позаботиться об обеде.
После того как королева внимательно оглядела меня с головы до ног и сообщила свои впечатления присутствующим, я через переводчика выразил ей свою благодарность за оказанный нам на острове хороший прием, за врученные мне подарки и за высокую честь, которую она мне оказала своим посещением. Весьма милостиво меня выслушав, королева задала несколько вопросов, на которые я отвечал с должным уважением. Она спросила, в частности, сколько мне лет, долго ли длилось мое путешествие, христианин ли я и сколько раз в день молюсь. Последний вопрос давал мне возможность несколько просветить ее величество, внушив ей более правильные представления о религии, проповедуемой миссионерами. Однако я не чувствовал себя достаточно подготовленным для богословского диспута и потому ограничился лишь одним замечанием. «Христианская вера учит, — сказал я королеве, — что нас некогда будут судить по нашим делам, а не по числу наших молитв».
Не знаю, насколько точно был переведен мой ответ; возможно, что королева сочла меня еретиком. Во всяком случае, она прекратила разговор о религии и, чтобы переменить тему нашей беседы, спросила, правда ли, что земля круглая. Я заверил ее величество, что могу подтвердить это на основании собственного опыта, ибо уже в третий раз совершаю кругосветное путешествие. Мои слова, по-видимому, несколько удивили королеву, но представление о шарообразной форме нашей планеты так и не дошло до ее сознания.