Путешествия вокруг света
Шрифт:
Прощаясь, Каремаку попросил направить к нему врача, пожаловавшись на плохое самочувствие. «Я тоже христианин и умею читать и писать», — сказал он, пожимая мне руку. Весьма характерно, что герой и государственный деятель упомянул именно об этих своих достоинствах, умолчав о других. Жители Сандвичевых островов смотрят на христианское вероисповедание и грамотность как на узы, связывающие их с цивилизованными нациями. Вот почему они этим более всего гордятся.
Каремаку и его супруга, несмотря на жару, были одеты вполне по-европейски. На Каремаку был темный сюртук, черный жилет и такого же цвета панталоны из тонкого сукна. Его круглая шляпа была обвита черным крепом в знак траура, который он продолжал носить по любимому монарху. Супруга Каремаку была в черном шелковом платье.
На берегу собралась толпа островитян обоего пола с нетерпением ожидавшая появления своего правителя. Не успел он ступить на берег, как все встречающие, коснувшись друг друга носами, по сигналу начали громко плакать. Таков местный обычай приветствовать высоких начальников. Несколько пожилых женщин знатного происхождения, возглавляемых Хинау, окружили Каремаку и, потершись друг о друга носами, затянули жалобными голосами песню, содержание которой я попросил мне перевести. Вот что в ней говорилось: «Где ты был так долго, любимый господин? Ежедневно мы лили о тебе слезы. Благодарение небу, что ты вернулся. Чувствуешь, как радуется земля под твоими ногами? Слышишь, как радостно хрюкают свиньи, тебя почуяв? Ощущаешь ли запах жареной рыбы, которая тебя ожидает? Пойдем, мы станем тебя лелеять, чтобы тебе понравилось быть с нами».
Возможно, овайский язык действительно весьма поэтичен, но прослушанная мной песня не позволяет прийти к такому заключению. Каремаку, порадовавшись оказанному ему приему, отправился вместе со всей огромной процессией к Номаханне, которая не изволила выйти ему навстречу.
Целый день в Ганаруро царило большое оживление; все разговоры вертелись вокруг возвращения Каремаку. Жители обсуждали его героические дела, говорили о мятежнике, сыне Тамари, взятом в плен и сюда доставленном. Последнего называли здесь принцем Джорджем. Мне довелось несколько раз его видеть и с ним беседовать. Этому молодому человеку не слишком приятной наружности было тогда 25 лет. Одевался он вполне по-европейски. Хотя сей «принц» воспитывался в Северо-Американских Штатах, у него оказалось не больше знаний, чем у простого матроса. Зато, как говорят, он в совершенстве усвоил многие пороки. Каремаку учредил за Джорджем постоянный надзор, поручив двум ери следить за каждым его шагом. Кроме того, пленника предупредили, что при первой же попытке к бегству он будет задушен.
Кахуманна все еще оставалась на острове Отуаи, чтобы упрочить восстановленный там порядок. Эта женщина, игравшая значительную роль во время посещений Ванкувера, будучи весьма смышленой и обладая мужским складом ума, рождена, чтобы повелевать.
Каремаку, вернувшись на остров, оказал нам большую услугу. Дело в том, что, как обнаружилось, большая часть медной обшивки на нашем корабле отстала у киля. Оголенные участки днища могли быть изъедены червями. Чтобы устранить повреждение, необходимо было предварительно разгрузить судно и подвергнуть его килеванию. Однако наш друг избавил нас от столь трудоемкой работы, прислав трех весьма искусных ныряльщиков. Эти островитяне, удивительно легко работавшие под водой, сумели приколотить новые медные листы к корабельному днищу. Двое из них, снабженные молотками, заколачивали гвозди, третий подавал им материал. Следя по часам, мы установили, что эти труженики могли оставаться под водой до сорока восьми секунд. Каждый раз они всплывали на поверхность с сильно покрасневшими и выпученными глазами. Это болезненное состояние было вызвано чрезмерным напряжением зрительных нервов, ибо островитяне трудились под водой с открытыми глазами. Среди наших матросов имелось несколько искусных ныряльщиков. Они сами не смогли бы выполнить подобную работу, но были в состоянии проверить сделанное другими. Эти матросы убедились в том, что вахуанцы успешно справились с порученным им делом.
Через несколько дней после прибытия Каремаку на корабль явился посланец от Номаханны, пожелавший со мной говорить. Я велел провести его в мою каюту. Все одеяние островитянина состояло из рубашки и широкополой, соломенной шляпы. Сбоку на шнурке, обвязанном вокруг шеи, висела сплетенная из тростника сумка. Парень имел весьма лукавый вид, словно собирался совершить что-то таинственное. Поскольку он знал только свой родной язык, разговаривать нам не пришлось. Дав понять при помощи жестов, что в его сумке находится нечто, предназначенное для меня, посланец вытащил оттуда пакет. Он долго освобождал последний от обертки — многочисленных кусков материи местного изготовления [тапы]. Наконец показалось письмо, которое он мне вручил со словами: «Ароа Номаханна!» («Привет от Номаханны!») Островитянин постарался растолковать, что королева желает меня в тот же день посетить и потому просит прислать за ней шлюпку. Затем, произнеся длинную речь про «пала-пала», он удалился. Я послал за Марини, который следующим образом перевел полученное мной письмо: «Привет тебе, русский! Я люблю тебя всем сердцем больше, чем самое себя. Поэтому, видя тебя снова у нас, я испытываю такую радость, которую не может выразить наш бедный язык. Ты увидишь, как все здесь изменилось. Когда Тамеамеа был жив, страна процветала; теперь же все пошло прахом. Молодой король находится в Лондоне, Каремаку и Кахуманна в настоящее время тоже отсутствуют, а заменяющий их Хинау не имеет достаточной власти над народом, чтобы принять тебя так, как этого требует твое высокое положение. Он не может посылать тебе в потребном количестве свиней, таро и батат. Как ужасно терзаюсь я при мысли о том, что мои обширные владения на острове Муве расположены столь далеко за морем! Если бы они находились ближе, ты был бы ежедневно окружен свиньями. Как только вернутся Каремаку и Кахуманна, тебя снабдят всем необходимым. С ними прибудет также брат короля. Но он еще мальчик, весьма неопытен и потому не умеет отличить хорошее от дурного. Я прошу тебя обнять от моего имени твоего царя. Скажи ему, что я охотно сделала бы это сама, если бы между нами не лежало огромное море. Не забудь сердечно поклониться от меня всему твоему народу. Мы с тобой христиане. Поэтому ты снисходительно отнесешься к моему неважному почерку. Голод заставляет меня закончить письмо. Желаю тебе с аппетитом и удовольствием отведать свиную голову. С королевским постоянством будет тебя бесконечно любить Номаханна».
Это оригинальное письмо было написано уверенной рукой, без помарок, большими, красивыми и четкими буквами. Адрес состоял лишь из тех слов, которыми начиналось послание: «Ароа руккини!» Номаханна трудилась над этим письмом почти ежедневно в течение нескольких недель. Написанное она ни разу не изменяла. Полученный мною листок был тот самый, на котором королева начинала писать письмо, и, следовательно, содержал разрозненные мысли, которые в разное время пришли ей в голову.
Вскоре всем в Ганаруро стало известно о том, что королева мне написала. Здесь подражают всему, что она делает, а потому большая часть знати также решила почтить меня своими посланиями. Но так как им требовалось по меньшей мере столько же времени, сколько королеве, чтобы изложить свои мысли на бумаге, мне пришлось бы слишком долго ждать этих писем.
Выполняя пожелание Номаханны, я послал за ней свою шлюпку с офицером. Однако она прибыла лишь через несколько часов: столько времени потребовал, по словам офицера, ее туалет. Завершив его, королева попросила офицера взять ее под руку и проводить к шлюпке. Вот еще одно подражание европейским обычаям, влияние которых здесь уже довольно ощутительно.
Для обитательницы Сандвичевых островов Номаханна была на сей раз чрезвычайно элегантна. На королеве было шелковое платье абрикосового цвета, отделанное снизу широкими черными кружевами. Пестрая лента шириной в ладонь, завязанная спереди пышным бантом, делила пополам ее необъятную фигуру. На королевской шее красовалось изящное боа из желтых и красных перьев местного изготовления. Голову покрывала очень элегантная итальянская шляпа, украшенная китайскими искусственными цветами и свисающими с полей черными кружевами. Целая клумба цветов украшала ее высокую грудь, скрывая подбородок. На фоне этого великолепия резко выделялись ноги ее величества, на которых не было ничего, кроме мужских галош.
На Сандвичевых островах еще нет сапожников, и потому все ботинки и туфли ввозятся из Европы или Америки. Поскольку, однако, ни в одной из этих частей света не предполагали, что бывают ноги столь огромных размеров, королева оказалась без обуви, и ей не оставалось ничего иного, как ходить в галошах, ибо показываться босиком она считала неприличным.
С большим основанием можно было бы упрекнуть Нома-ханну в том, что она не надела чулок и явилась в слишком коротком платье, которое высоко обнажало ее коричневые, похожие на столбы ноги. Однако, считая себя одетой с королевской роскошью, она нисколько не была смущена столь ничтожным обстоятельством и имела чрезвычайно самодовольный вид.
В своем роскошном наряде и с зонтиком в руках королева с большими усилиями поднялась по трапу, у которого я встречал ее вместе с офицерами. Достигнув последней ступеньки, гостья захотела сделать по всем правилам танцевального искусства реверанс, чтобы доказать свое знакомство с нашими обычаями. Однако реверанс не удался. Плохо владея своими ногами, королева потеряла равновесие и наверняка упала бы в воду, если бы ее не подхватили два здоровенных матроса.
Все, что Номаханна увидела на корабле, вызвало ее одобрение, но больше всего ей понравилась моя каюта. Усевшись на стоявшую тут софу, она тотчас ее продавила. Особое внимание Номаханны привлек портрет императора Александра. Расположившись перед портретом на полу, чтобы не причинить новых повреждений, королева с интересом его рассмотрела, а потом сказала: «Маитаи ери нуи руккини» («Великий повелитель русских очень красив»). Номаханна сообщила, что прекрасно осведомлена о жизни в России. О Петербурге и особенно о самом царе ей много рассказывал сандвичанин Лаури, который совершил туда в 1819 г. путешествие с капитаном Головниным на русском судне «Камчатка», а потом вернулся в родные места [285]. Королева уверяла, что сама охотно побывала бы в России, если бы ее не пугали тамошние морозы, которые, по словам Лаури, поистине ужасны.
От Лаури Номаханна узнала, что люди в этой стране закутываются с ног до головы в меха и все же подвергаются опасности лишиться ушей и носа. Он рассказывал также, что мороз превращает воду в стекло, по которому ездят в больших ящиках, запряженных лошадьми, причем стекло не разламывается. По словам Лаури, дома в России высоки, как горы, и необычайно обширны, и он бродил по одному из них в течение трех дней, но так и не смог добраться до конца. Отсюда видно, что Лаури несколько преувеличивал, но Номаханна полностью доверяла его рассказам.