Пути Предназначения
Шрифт:
— Сейчас ещё жарче будет, — пообещал Николай. — Когда учитель придёт.
Гюнтер опустил голову.
— Я первый начал, — сказал он тихо. — Мне и отвечать.
— Первым должен был быть я, — ответил Николай. — Я старший. Но я струсил.
— Нет, — твердо сказал Гюнтер. — Струсить — это не вмешаться. Или вообще убежать. А ты подоспел как раз вовремя. Мне и в голову не пришло, что у тех козлов могут быть бластеры. Без тебя бы мне каюк. Теперь я твой должник.
— Ты мой брат. А брат в таких делах должником быть не может.
Гюнтер пожал ему руку.
В гостиную вошёл Кийриас, высокий крупнотелый наурис пятидесяти двух лет. Николай и Гюнтер поклонились.
— Доброго дня, учитель, — сказал Николай.
— Доброго дня, досточтимый Кийриас, — проговорил Гюнтер.
Кийриас с досадой и гневом клацнул шипами. Гюнтер упорно не желает называть его ни дядей, ни учителем. Пусть мальчишка и ушёл из ордена, но единственным наставником для него так и остался рыцарь, у которого он был адептом.
Однако сейчас есть вопросы поважнее Гюнтерова упрямства. Кийриас посмотрел на Николая холодным суровым взглядом.
— Я жду объяснений.
— Этот скот Диего Алондро, хранитель нашего участка, нализался до свинячества, — торопливо ответил Николай. — Орал такое сквернословие, что нанятым из бродяг батракам тошно становилось. Из кафе его выгнали. Диего вернулся на участок и начал избивать жену и сына. Он и раньше злобу на них вымещал, но в тот раз… Бланка, это его жена, пыталась спрятаться на кухне, а Мигель, это их сын, ему всего десять лет…
— Я не спрашиваю, что именно произошло на участке, — перебил Николая Кийриас. — Меня интересует, почему ты вмешался не в своё дело.
— Да потому, что я ещё не в конец оскотинился, чтобы на такое молча смотреть! Батя мой всегда говорил…
— Не смей сравнивать крестьянина грязнокрового с благородным даарном!
— Мои родители, — ответил Николай тихо, с раскалённой добела яростью, — женаты тридцать восемь лет. За всё это время батя маме ни одного грубого слова не сказал, а нас, детей, и ладонью-то не лупил, не то что хлыстом. Когда батя с поля шёл, то всегда для мамы цветы собирал, а для нас — сладкие ягоды. Даже когда мы выросли, всё равно ягоды приносил. И цветы маме до сих пор дарит. А слова бранные у нас в доме всегда под запретом были. И соседям батя ни с рукоприкладством, ни с матерщиной баловаться не позволяет. Если при нём такое случается, то всякий раз вмешивается и прекращает. Даже если безобразие староста творит или полицейский инспектор, батя всё равно в сторонке не отсиживается. Вот и судите, учитель, в чьей крови грязи больше — в батиной или у этого вашего даарна!
— На суде за такие речи тебе ещё пятерик сверх срока добавят!
— Коля не трогал Диего! — вмешался Гюнтер. — Это я ему морду подправил.
— С кем же тогда дрался Николай?
— С его телохранителями, — ответил Гюнтер. — Они простолюдины, а найм их не был должным образом оформлен, потому что ни у кого из них нет лицензии для такой работы. Зато было оружие. Для судьи оно окажется гораздо важнее драки. Да и не будет никакого суда. Этот ваш даарн скрывал своё звание.
— Вынужден был скрывать! Людю столь благородной крови не пристало работать на плантации.
— Как интересно! — ехидно восхитился Гюнтер. — На плантации благородство работать не позволяет, а суп трелговый жрать не препятствует.
— Не тебе, ученик, судить о порядке вещей!
— Возможно, досточтимый. Но как бы то ни было, а любой мало-мальски сообразительный адвокат истолкует сокрытие даарновского звания как отказ от дворянства. Вряд ли почтенный Диего Алондро к этому стремится. К тому же если и не судью, то владельца плантации обязательно заинтересует, откуда у такой мелочи как участковый хранитель взялись деньги на личную стражу. Финансовая проверка, а вслед за ней и каторжный срок за воровство Диего обеспечен. Так что вам не о чем беспокоиться, досточтимый. Диего сам приложит все усилия, чтобы дело не то что до суда, а даже до полицейского участка не дошло.
— Ну допустим, что так, — процедил Кийриас. — Однако превосходное место наблюдателя потеряно.
— Колю не трудно заменить любым другим братом. Ведь Диего нужен новый старшина. Главное, предложить ему достойную кандидатуру до того, как это сделают оперативники других братств.
— Без тебя бы не догадались! — зло выкрикнул Кийриас. — Своей дурацкой выходкой вы поставили под угрозу всё наше дело! Самое благородное, которое только может быть в Иалумете!
— Если ради торжества благородного дела нужно смиряться с подлостью, то дело станет подлым вдвойне.
— Что?! — хрипло выдавил Кийриас. — Да как ты смеешь…
— Если не убирать вокруг себя грязь, сам станешь грязью.
— Да ты… Тебе… — Кийриас не нашёлся, что ответить, замолчал.
Николай позлорадствовал: ловко братишка заткнул рот этому зануде! Хорошо быть образованным. «Надо, чтобы Гюнт обязательно доучился, — отметил себе Николай. — Этот год пропал, а в новом он должен вернуться в университет».
Кийриас метнул на Николая мрачный подозрительный взгляд. После встречи с рыцарем ученик стал неподконтролен. Прежде Николай смотрел на учителя как на икону, беспрекословно и ревностно выполнял любой приказ. Теперь же дерзит, своевольничает. И Гюнтер этот ещё… Вот навязали головную боль! И почему только Великие Отцы так вцепились в орденского приблуду?
— Вы поставили под угрозу всё наше дело, — повторил Кийриас вслух. — Вину надо искупить.
Гюнтер побледнел, в глазах метнулся испуг, а губы жалко дрогнули. Но голос прозвучал твёрдо:
— Назначайте воздаяние, досточтимый.
Кийриас гневно вздыбил хвост. Опять «досточтимый» вместо «учитель» или «дядя».
Николай истолковал его гнев по-своему, метнулся к Гюнтеру, прикрывая младшего брата от удара, — хвост науриса бьёт крепче хлыста. А если раскрытые шипы добавятся, то одним таким ударом изувечить можно.
Кийриас зашипел возмущённо. «Да кем он меня считает, какой тварью?!» Николай с недоверчивой настороженностью смотрел на учителя. Преодолеть недоверие будет нелегко. Если вообще получится. «А может, и пытаться уже не стоит? Поздно? Учителем меня Николай не считает… Но братом во Цветущем Лотосе он остаётся и приказы старших выполнять обязан!» Кийриас бросил Николаю под ноги видеопланшетку.