Пути-Пучи
Шрифт:
До казни заточены они были в Иершоломе, оба в разных узилищах, и железа были на них, и пытали их, и пищи мало давали, и воды пригоршню в день; а люди вокруг узилищ радовались и плясали, что их поймали. И страдали оба они, и радовались.
В праздник же опресноков, в день объявления приговоров народу, вышел перед людьми Пилат Понтийский, на римский манер одетый, в плаще тяжелом, снаружи белом, а внутри красном и расписанным золотыми буквами римского языка, и стал народу говорить против бар-Раввы, а бар-Равва с Иегвою тут же стояли, стражей охраняемые, и в веревках, ни слова друг другу не говорили, лишь перед собой неподвижно глядя. Стал Пилат Понтийский народ уговаривать, что не так виновен Иегва, как о нем первосвященники говорят.
– Никого не убил Он, - говорил Понтий, - и не ограбил же никого. Только слова смутные говорил, однако же против власти Цезаря не сказал ни слова. А что до власти Божеской, так то и первосвященники говорят сами, что она превыше всего, так что и крамолы не было в речах Его. По случаю праздника должны мы, граждане, одного преступника отпустить. Я Иегву отпустить предлагаю. Если даже и достоин Он наказания, то такого жестокого, как смерть на кресте распинающем, не положено Иегве, и в законах такого нет, чтоб распинали Его. Отпустите Иегву.
Но народ закричал: "Распять!", ибо подготовлен был учениками Иегвы, которые говорили людям: "Если любите Его, казните Его, Он Сам просил". И послушались люди. И с болью в сердцах своих кричали Пилату, чтоб Иегву распял. Также и первосвященники народ подговаривали Иегву распять, и послушались люди. А когда придет День Суда, те, кто подговариваемы были апостлами, возымут блаженство вечное, другие же, те, кто послушался первосвященников и на самом деле затаил зло против Иегвы, прощены будут, потому что по недомыслию своему против Него послушались первосвященников своих, однако блаженства вечного придется им ждать три, семь и одиннадцать вечностей, проводя их в раскаянии.
Удивился тому слову бар-Равва и бровь поднял, и от того поднятия брови спала маска с лица его, но лице еще страшней было, чем маска, и закричал народ в ужасе пред синим лицем его. Помнили они, однако, что сказали Иегвы ученики, а те, кто не верил им, помнили, что сказали им посланные первосвященниками. Первые сказали: "Предайте Иегву, потребуйте для Него казни на кресте распинающем, Он Сам просил, за то будет весь род иудейский другими народами не любим, и проклинаем будет во веки веков, до самого Суда Страшного, и только потом воздастся вам, точно так же, как и Иуде, воздастся, и не будет это грехом считаться, потому что не предательство это, а великое жертвование собой и всем потомством своим, и всем народом своим, и самым любимым у Бога народом будете, и все грехи вам простятся".
Первосвященники же к тому времени хулу послали на Пилата Понтийского самому Цезарю, сказали - против власти Цезаря подговаривал Иегва народ и делал Он это по указке пилатовой, а когда схвачен был, то сделал Пилат так, чтобы защитить его от казни смертной, и на волю выпустить, и чтоб дальше Он против Цезаря продолжал. И сделали так, чтобы до Пилата дошло, но только чтобы в день опресноков.
И когда кричали люди: "Распять Его!", - когда Пилат, от жары потеющий, не переносил он жары, готовился уже сделать знак своим воинам, в мирское переодетым, но под платьями мечи прятающим, чтобы усмирить народ, подбежал к нему человек горбонос и невелик ростом и с поклоном подал свиток. В свитке том было сведение о хуле, Цезарю посланной, и когда взял в руки Пилат тот список, когда развернул его и прочитал, кровью обагрились руки его.
– Оймнэ!
– воскликнул Пилат Понтийский.
– Воля народа свята, делайте что хотите, только не говорите, что не предупреждали вас, я же пошел мыть руки.
И пошел, и стал мыть, и мыл до скончания своего века, не прерываясь на миг, однако недолго мыл.
Возопил тогда во гневе бар-Равва, что не может быть того, чтобы Иегву на крест послали, а не меня, но насильно развязали его и выпустили, а Иегву на смерть послали. И сначала смеялся Иегва, и хохотал. И радовались вокруг иудеи, пока не увидели муку Его и не усомнились в словах своих, и не радовались тогда уже, но вот умер Иегва, и вознесся, и вернулся после, чтоб плач апостлов своих унять, и возгласил о Триединстве, установленном между Богом, Духом святым и Сыном Его, Иегвою, и обрадовался народ и вознамерился терпеть муки мирские до самого Суда Божьего, ибо, как Иуда Искариотский предал Иегву по самой просьбе Его, так и евреи, потребовавшие казнить Иегву смертию страшной, хотя бы и по просьбе учеников Его, все они и потомки их, и потомки потомков их, и так одиннадцать раз, должны были расплачиваться за грех свой, ибо за грех всегда расплата должна быть, пусть даже Бог приказал тебе согрешить, а награда им будет только после того, когда грехи отменятся и Господь Суд свой произведет.
Бар-Равва же в тот день, когда его отпустили, очень разъярен был и стал отнимать у всех все, кого ни встретит, у того отнимал. Однако, как только воскрес Иегва и на небо поднялся, все отнятое у бар-Раввы отнялось вновь и к прежним хозяевам вернулось, да так, что и не заметили они, что отнималось у них. Отнялось у бар-Раввы все, что отнял он за свою жизнь, только чудесным образом маска золотая к нему вернулась, но не надевал он, потому что обжигала она лице его. Пытался продать, но никто не покупал маску, а потом и вовсе замечать его перестали. Пытался грабить на дорогах, но не смог грабить, потому что не видели его, и убивать не мог он, и вреда причинять не мог. И пришел к нему человек крылат, и сказал: "Больше ты не Сосед Бога, другого возьмем в Соседи". И стал Баграст.
Были люди, которые говорили, будто еще раньше убил Баграста бар-Равва и будто бы другой человек вместо того появился и тоже Баграст по имени. А тот, который первый Баграст, так от смерти и не восстал. Многое говорили.
Сам же бар-Равва проживет еще до трехсот лет возрастом, но унылой будет жизнь его, и только на самую скудную еду хватит. И смеялись над ним люди, и пинали его, и били, что ни день били, а в другое время не замечали его. Ни запах его, ни вид его, ни звук его не остались в памяти у живых, а когда умирать он будет в скорби и омерзении, вот что скажет он в пустоту, окружающую его: "Все может исповедующий Пути-Пучи, одного не может, против Бога восстать и сынов Его".
Угол Лебедя и Куницы
Собственно, неприятности начались задолго до того и сначала выглядели мелкими.
Саша довольно скоро понял, что в секте его невзлюбили и словно сговорились ему во всем пакостить.
Здесь уточнение. На самом деле секта называлась не сектой. Говоря языком официальным, это было Московское отделение Международного Ордена Пути-Пучи, точней было бы, если бы Адамов озаботился зарегистрировать его как положено. На древнем, музейном, волапюке все это дело называлось, как я уже говорил, Углом – "Угол Лебедя и Куницы".
Ну, насчет Угла я в конце концов разобрался, когда прочитал в одной из бумажек из чемоданчика насчет рыцарей Ордена, посланных Левым Соседом Бога "во все углы Земли", уж не помню, как там строго по тексту. Но мне не нравится слово Угол. То есть слово как слово, но оно хорошо в геометрии или, на худой конец, в городской топографии. Угол Лебедя и Куницы… это звучит как перекресток двух улиц – генерала Лебедя и майора Куницы. Да и склоняется плохо Угол. Секта тоже не подарок, но хотя бы привычнее. Что же до Лебедя и Куницы, то это до сих пор остается для меня загадкой. Животные какие-то… Причем здесь они?