Пути-Пучи
Шрифт:
– Я вас слушаю, - любезно ответил Саша, понимая, что влип в какую-то гнусность.
Гурман подержал паузу. Похоже, она была не специальной, просто следующие слова застряли у него в глотке.
– Так я слушаю вас, - тоном усталого психоаналитика повторил Саша.
Гурман солидно откашлялся и, наконец, заговорил:
– У меня. Сегодня. В кармане, - провозгласил он и в подтверждение похлопал себя по левому лацкану пальто. – Вот в этом самом кармане. Было. Сто. Тридцать. Два. Нет. Три! Доллара. Я… Я, вы знаете, товарищи, я человек небогатый, и для меня эти деньги… Словом, их у меня украли.
– Сочувствую, - ледяным тоном, отбивающим всякую мысль о сочувствии, посочувствовал Саша. К сожалению, у себя самого он фиксировать доллары не умел – обычное дело для всех отбирателей Ордена Пути-Пучи. Но ему и не надо было себя обшаривать, он и так все уже понял.
– Мы проверили всех, - прокурорским тоном продолжил Гурман (это была явная ложь), - и ни у кого указанных долларов не оказалось. Остались вы, Александр Всеволодович. Мы, конечно, все очень вас уважаем, но позвольте вас обыскать. Вам, так я думаю, проще всех было…
– Очинтересно, - сказал Саша и вежливо осведомился.
– Ну, а если вы у меня доллары обнаружите, то как докажете, что они ваши?
– А у меня они все были в долларовых бумажках! – с наскоком сообщил Гурман.
– Так, - улыбнулся Саша. – Понятно. А если мы найдем долларовые бумажки, но я заявлю, что деньги мои и что это какое-то очень странное, если не сказать подозрительное, совпадение? Тогда что?
– Очень, очень подозрительное! – гаркнул кто-то из-за гурмановой спины.
– Так-то оно так, это как раз понятно, - согласно кивнул Саша. – Но все-таки, как вы, Сергей Степанович, докажете в этом случае, что деньги именно ваши?
Гурман разнервничался и начал угрожающе махать указательным пальцем.
– Ничего у вас не выйдет! – возопил он. – У меня все номера записаны!
– Ой, как интересно, - развеселился Саша, - Это прямо какой-то рояль в кустах. Это что же, случайно у вас получилось?
– А хоть бы и случайно, тебе-то что?
Тут Гурман осекся и растерянно оглянулся на остальных. Ситуация грозила обернуться против него самого.
– Ну… не случайно, конечно, - продолжил он тоном ниже. – Просто я человек небогатый, коплю, сколько могу… Номера записываю. Для меня доллар, это… И вот… Словом, записал я все номера. Для надежности. И-хо-те-лось-бы-про-ве-рить!
Саша огорченно вздохнул.
– Ну, тогда что ж. Тогда обыск имеет смысл. Только, если вы позволите, я произведу его сам. На ваших глазах, конечно. Не так унизительно, согласитесь.
Согласились. Молча. Глядя нехорошо.
– Так, - сказал Саша. – Смотрим. Сначала пальто. Правый карман.
Он похлопал по карману, сунул в него руку.
– Ключи. Бумажка какая-то. Зажигалка. Ох, черт, сигарет забыл подкупить. Извините. Дальше все. Пусто. Демонстрирую.
Вытащил наружу карман.
– Теперь левый. Вообще пусто. Смотрим, смотрим! Теперь… внутренний… Ого!
Саша порылся в левом нагрудном кармане, засунул руку поглубже…
– Вот они. Доллары. Много и по долларовой бумажке. Они?
– Они! – истерически крикнул Гурман, еще даже и долларов не увидев. – Ох, сволочь! Вот ведь зараза! А я думал, кто это у меня…
– Дальше что? – перебил его Саша, бросая доллары под ноги Гурману. – Морду бить?
– Э, нет! – торжествующе прохрипел Гурман, собирая со снега деньги. – Морду зачем же? Мы тебя, зараза…
– В милицию?
– И не надейся, гадина ты такой! Мы тебя под суд Пути-Пучи, к Адамову отведем! Там ты поймешь, козел, что это такое нарушать Главное правило Угла! Вот там-то тебя ущучат!
Действительно было такое правило. И главным почему-то звалось. Саша еще посмеивался над ним.
– Как у уголовников, - говорил он. – Вор у вора дубинку не укради. Опустят - это самое меньшее.
В Углу Лебедя и Куницы, конечно, не опускали и вообще никакого насилия, разве только что на занятиях, но там это учеба. Провинившегося, как было сообщено Саше в самом начале его путипучеристской карьеры, просто выгоняли, в качестве высшей меры предварительно пропустив через процедуру всеобщего отбирания. Председатель Угла (в данном случае Адамов) в этой аллее шпицрутенов был последним – утверждали, что он отбирал у наказанного дар отбирания.
Табу-то оно, конечно, было табу, но какое-то несерьезное. Некоторым, например, тому же Гурману, все сходило с рук, воспринималось как невинная шалость, ну разве что пальчиком иногда погрозит Адамов – мол, ай-ай-ай, как нехорошо, а ведь совсем взрослый мальчик. Никто никогда в Ордене не объяснял Саше, какое отбирание у своих есть элементарная шалость, а какое – смертный грех. Он должен был сам догадываться. И он догадывался, что отнимание денег у своих вряд ли добром закончится. Что и происходило.
С шумом, суетой, схватив железно под обе руки, награждая частыми и мелкими, но злобными и болезненными тычками, сопроводили Сашу к Адамову в кабинет. По нескольким тычкам, просто мучительно болезненным, Саша опознал Бобика.
Адамов как будто бы знал – очень фальшиво удивился вторжению.
– Что это такое за безобразие?
– Вот, извольте, на месте преступления, можно сказать, - одышливо заторопился Гурман. – Ворует, как выясняется, у своих. Сто тридцать два… нет! Сто двадцать три доллара. Я копил, а он у меня украл!