Путники в ночи
Шрифт:
Лева сконфузился. Однако, собравшись с духом, ответил величавому гостю так:
– Дело в том, что привычка затыкать рот недовольным на Руси существовала во все времена!
Вступать в дискуссию с бородатым неисправимым “диссидентом” Прохор
Самсонович не захотел, махнул пренебрежительно рукой и пошел домой к своим грядкам.
…На огороде все засыхает. Вянут листья, поникают стебли, и только ягоды клубники становятся еще краснее, манят алыми пятнами. Игорь, разумеется, не упускает их из вида. Срывая
– Ешь, ешь, внучек, – разрешает старик, – все равно уж теперь…
Он вздыхает и думает о том, что, видно, не придется в этом сезоне варить клубничное варенье. Грозит в жаркую даль веснушчатым кулаком, седые брови сдвигаются к переносице.
Жители поселка вспомнили о старом колодце, сбили с него дощатую крышку. Давно этот колодец не чистили, не ремонтировали, но, к удивлению, вода в нем оказывается чистой, свежей. Прогнав из колодца двух лягушат, люди, вращая скрипучий ворот с ржавой цепью, в первый же день наполовину вычерпывают его. Однако наутро колодец снова полон.
Пошел уже восьмой день с тех пор, как отключили воду. Насос никак не удается наладить – не хватает какой-то дефицитной бронзовой втулки.
Все знают про эту втулку, однако бессильны что-либо сделать.
Соседка Марфа, шагая поутру с ведрами к колодцу, грозит старику кулаком:
– Из-за тебя, старый ирод, насос поломался. Лил и лил воду цельными днями почем зря! Какого дьявола лил? Зачем, спрашивается, так много тратил? Ежели у тебя водопровод, так надо, значит, лить и лить из него беспрерывно? Сиди вот таперича, поглядывай на солнышко!.. И девку ты машиной сбил, и сынок твой душегуб, весь белый свет его ненавидит…
Старик вскочил со скамейки, изо рта его извергся древний начальственный рык.
Пустые ведра со звоном выпали из рук Марфы. Подобрав их, она торопливо потрусила дальше, оглядываясь на прежнего грозного начальника, которого она опять стала бояться больше всего на свете.
Старик жалуется: плохой тут у нас народ! Оказывается, Марфа все эти годы ненавидела его, хотя прежде при встречах лебезила, кланялась, чуть ли не в пояс.
– Народ первобытный, ненавидящий соседей, родственников, начальство!
– негодовал Прохор Самсонович. – Ненавидели и ненавидят всех с древних времен: князей, бояр, царей, помещиков, попов, купцов, большевиков, советскую власть, торгашей, “цеховиков”, олигархов, чиновников… Когда же она кончится, эта кондовая ненависть?
От нечего делать целыми днями Прохор Самсонович сидит в тени, смотрит, как гибнут огурцы, жухнут молодые, начавшие цвести помидоры. У старика нет сил таскать воду из колодца, а Игорю на все наплевать. Его папаша олигарх, может купить полстраны, если захочет, со всеми ее сердитыми пенсионерами.
Сорнякам жара в радость, с каждым днем их становится все больше,
“зеленый пожар” прорвался в центр бахчи.
МАРСИАНСКАЯ НАДЕЖДА
Задержавшись с выпуском номера газеты, поздним вечером возвращаюсь домой. Возле палисадника на лавочке сидят Игорь и Прохор Самсонович.
Поздоровавшись, присаживаюсь на прохладную скамью.
Старик рад моему появлению, с воодушевлением пересказывает тему новой статьи.
– Скоро приедет папаша… – вздыхает Игорь.
Прохор Самсонович пытается перевести разговор: скоро в поселке пить будет нечего, вот беда! На щеках его играет румянец, маскирующий морщины, припухшее лицо отражает закат.
Игорь, обнаженный по пояс, поигрывая мускулами, с нетерпением ждет ночной прохлады. Светлая рубашка лежит у него на коленях.
Старику хорошо. Вечерняя свежесть позволяет дышать полной грудью, сердце работает спокойно. В предчувствии бессонницы Прохор
Самсонович делается бодрее, глаза молодо блестят. С огорода пахнет засыхающими ягодами.
– Не то планета вон там, не то звездочка? – указывает он негнущимся пальцем.
– Где? – Игорь, наморщив лоб, смотрит в небо.
– Вон там, левее – розовая, вроде как мигает.
Игорь пожимает плечами.
Старик вопросительно оборачивается ко мне. Я не знаю, плохо учил в школе астрономию.
– Тоже мне, понимаешь, “пресса”! – ворчит старик. – Журналисты должны всё знать… Говорят, на этих планетах совсем нет жизни? Неужто и там засуха?
– Коли нет там жизни, то и хорошо! – резко произносит Игорь. – Где жизнь, там ненависть одних к другим. И это очень здорово, что на остальных планетах одна только ледяная пустыня, где никто никого не ненавидит.
– Дело не в ненависти… – задумчиво морщится старик. – Просто обидно как-то. Сколько лет думали, гадали, надеялись! Помнится, лектор к нам в район приезжал, на сцене ДК выступал, клятвенно заверял, что жизнь на Марсе имеется! Зря, что ли, убеждал он публику, каналы там вырыты? И вдруг на тебе – никого нету! Ни-ко-го!
Хоть бы одна сухая былиночка! Хоть какой завалященький паучок! Я слушал лектора, и мне ужасно хотелось, чтобы и там, в космосе, что-то шевелилось, дышало!
Игорь громко и зло хохочет:
– Зачем искать в чистом космосе никому не нужную жизнь? Все пройдет, как дурной сон, и Земля когда-нибудь очистится от нас от всех, станет холодной и пустынной, как величественный свободный Марс!
Прохор Самсонович с недоумением оборачивается к внуку:
– Что с тобой Игорек? Почему ты так говоришь? В мире существует материализм, которому все подчиняется, в том числе и звездные миры.
– Материя существует сама по себе без всяких “измов”. Марс – это глыбы холодного красного песка. Пойми, дед, идеи сами по себе, а планеты – сами по себе.