Путники в ночи
Шрифт:
– Вот, катайся на здоровье!
Я торопливо схватил пыльный велосипед, вывел его на улицу и, не оглянувшись на Вадима, забыв даже сказать ему “спасибо”, помчался с холма вниз по утоптанной, растрескавшейся от жары тропинке.
“Орлёнок” – чудо техники тех лет! Сверкают никелированные ободья и спицы, гнутый руль с подрагивающим звонком устремлен вперед, шины шуршат по земле, весело повизгивают на песчинках и камешках. Мне казалось, что я вырвался на этом летящем с горы “Орлёнке” в какую-то другую, почти взрослую жизнь…
Вскоре отец
“Прохор Самсонович пьет больше меня, и ничего ему – всегда бодрый, лицо красное, сала может съесть сколько угодно. Вот это мужичара!”
ЗЕРКАЛО ВОДЫ
Я часто сбегаю из редакции на пруд – поплавать в нагревшейся за день воде. Во второй половине дня она дышит влажно и духовито, искрится на фоне глиняной косы.
Стриж работает грузчиком на железнодорожной станции, но трудится, видимо, тоже не очень усердно. До четырех вечера он свободен. К
Стрижу плохо прилипает загар, кожа красная от солнца, оползает чешуйками. Худое тело изрисовано татуировками, будто синькой обрызгано. Живет Стриж один, в доме, оставшемся от матери, которая умерла в тот же год, когда его осудили. Ему за пятьдесят, но выглядит он моложаво: почти не седой, костлявый и жилистый. Лицо задумчивое, с острыми чертами, но вида совсем не преступного, хотя и запечатлелось на нем то особое выражение человека, который долгие годы провел за решеткой. Здешний народ думал, что с началом перестройки Стриж подастся в бандиты, однако он вел себя тихо, ни с кем не связывался.
Лежит в тени прибрежного дерева, глаза закрыты, на лице сонная улыбка, в полуоткрытом рту мерцают коронки. И какая-то постоянная виноватость в его облике, вялые сонные движения, медлительная походка. Даже выигрывая у меня или у Игоря в шахматы, Стриж всякий раз конфузится, разводит руками: так, дескать, получилось.
В шахматных баталиях Стриж неизменный победитель, хотя есть и другие сильные игроки. Мы с Игорем в местном рейтинге на третьих-пятых местах.
Подремав, Стриж берет коробку с аккуратно нарисованными белыми и черными клетками, вытряхивает на траву самодельные фигурки. Лица королей имеют высокомерное выражение, королевы похожи на деревенских бабёнок, пешки, кажется, вот-вот заплачут. Зато кони веселые, с глуповатыми мордашками.
На пальце правой руки у Стрижа самодельный перстень из нержавейки с ярко-красным камнем, грубо вделанным в оправу.
Стриж часто купается в пруду, подолгу плавает. Достигнув середины пруда, ложится на спину. Вода, подернутая рябью, уверенно держит его, дробятся солнечные искры. Стриж лежит на спине, дремлет на воде, как на перине. Рыбка рядом плеснет, а он даже не вздрогнет.
Однажды я подплыл к нему, с тревогой взглянул в белое, покачивающееся на воде лицо: шевельнулись синие, как у мертвеца, губы. Лениво приоткрыл глаза, вздохнул, блеснула железнозубая улыбка.
“Он все-таки мог убить человека!” – невольно подумал я, глядя на сверкающие под солнцем коронки.
Выйдя на берег, Стриж ложится на расстеленную одежду и вновь спит, словно всю жизнь бодрствовал, а теперь получил возможность отдохнуть.
На другом берегу одинокий комбайн домолачивает делянку белой от жары пшеницы. Пыль тучей окутывает комбайн, он в ней полностью скрывается. Машина на минуту останавливается, серое облако уползает в лесополосу, налипает на листья, деревья серые, будто карандашом нарисованы.
ПАПАША
Зачем-то приехал на пару дней Вадим – папаша Игоря. Проведать отца?
Непохоже. Вадим годами не появлялся в отцовском доме – все больше по заграницам путешествует. Сегодня он зачем-то пришел на пруд, как раз в тот момент, когда мы с Игорем увлеченно сражались в шахматы.
Все, кто собрался в этот воскресный день на песчаном пятачке, с удивлением разглядывают знаменитого олигарха. Богач, а с виду простой. Вот что значит земляк!
Вадим постарел и, несмотря на популярность, не все жители поселка при встречах его узнают. Чаще Вадим первый протягивает знакомым руку и называет себя какому-нибудь позабывшему его старику, который с изумлением всматривается в него поблекшими глазами.
На пруд Вадим пришел без видимой охраны: коренастый, в джинсовом костюме, беспрестанно улыбаясь, со столичным умеренным животиком, голова седая, с большими залысинами. Разделся до пестрых трусов, одежду бросил на траву. Голые ноги его казались тощими. Картежники, сидевшие чуть поодаль, ухмылялись:
– Это не мильянер, а хмырь какой-то…
Сын по сравнению с папашей – загорелая античная статуя.
Игорь продолжал передвигать шахматные фигуры, словно бы не замечая появления отца.
– Как же вы купаетесь в таком грязном пруду? – удивленно озирался Вадим.
– А где нам еще купаться? – сердито отозвался кто-то из картежников.
– Тут бассейнов нету…
Вадим подошел к нашей компании, со всеми поздоровался за руку.
Стриж, помедлив, протянул Вадиму длинную, словно дощечка, ладонь.
Солнце сельской юности ласково играло на заплывших жирком плечах олигарха. Поежившись, Вадим нарочито взвизгнул, нырнул в зеленую глубину. Плескался на мелководье, радовался, как ребенок, горстями зачерпывал со дна ил, намазывал им волосатую грудь.
Чернильного оттенка сгустки шмякались с его плеч в воду.
– Ура – грязь!.. – звенело над водой, деревья отзывались эхом, глянцевая листва лозин блестела ярче солнца, дробящегося в ряби волн.
Снова нырнул, вразмашку, сильными движениями коротких рук поплыл на середину пруда. Вода вокруг него была такая же, как и тридцать лет назад, если не обращать внимания на цвет и запах, она нежно ворковала возле ушей, плескала в нос, в глаза, обнимала очищающей прохладой.
Картежники перестали играть, смотрели на Вадима.
ГОЛОСА:
– Тот самый?..