Путями Ионы
Шрифт:
Четыре бронзовые ножки, оформленные в виде причудливых завитков, придают шкатулке характер сверкающей драгоценности. Она предстает не только ярким произведением искусства, но и предметом, приоткрывающим тяжелый занавес, который скрывает мысли и чувства людей прошлых столетий.
Наряду с Екатеринбургом одним из центров старообрядчества на Урале был Черноисточинск. Он находится в 20 километрах от Нижнего Тагила. Кажется, пройдет лет десять и они срастутся, как брови на татарском лице. Домишки, дома и домища привычно выстроились вокруг пруда. Вообще, Черноисточинск – одно из редких демидовских поселений на Урале, где прошлое ощущается очень хорошо. Линии
Как говорилось выше, Черноисточинский завод раньше славился своим старообрядчеством. И сегодня приверженцев «древлего благочестия» здесь много. Однако несгибаемых фанатиков с взглядами, пылающими огнем истинной веры, замечено не было. Наоборот, спокойные, здравомыслящие люди.
Одно из преимуществ Черноисточинска – не только живая история, часто встречающаяся в домах местных жителей, но и красоты природы. Поселок находится среди лесистых гор, окружающие пейзажи весьма и весьма живописны. Все это, а также воздух, который «можно почесть истинным лакомством», привлекает в Черноисточинск многочисленных дачников. В основном это тагильчане. Их присутствие «разбавляет» ту атмосферу тихой патриархальности, которая царит в поселке. Думается, лет через 15–20 от нее не останется и малейшего следа. Несмотря на то, что блестящие осколки прошлой жизни в виде произведений народного искусства еще ютятся на музейных полках, осталось им недолго. Героические усилия музейщиков могут в лучшем случае лишь немного продлить им жизнь. Но в условиях провинциальных музеев это очень сложно.
Бледное солнце с трудом продирается сквозь сильные ветви сосен. Его холодный свет лишь серебрит белые холмы, не проникая вглубь их, до остывшей земли, до спящих насекомых, до мертвой травы.
В ледяном мраке, окутывающем стволы деревьев, скрываются торопливые следы зайцев и лисиц. Эти свидетельства невидимой лесной жизни доживают лишь до вечера. Неумолимый поглотитель форм и звуков, пурга, уничтожает их.
Говорят, что время сильнее географии. Кунгурские пространства с блеском (в прямом и переносном смысле) опровергают это. Приметы времени в этой искристой ледяной пустыне стерты: такие же сосны встречали новгородских первопроходцев, на такие же заячьи и лисьи следы натыкались кунгурские купцы, перевозившие чай.
«Система жизни» очень медленна в этих местах, и в этом ее преимущество: новейшие новшества, приходящие из столиц, здесь долго пробуются на вкус, приспосабливаются, изменяются, и, в конечном итоге, обезвреживаются. География, стало быть, сильнее времени.
Пермь
Пермь, как великое множество уральских городов, в детстве была горным заводом. Здесь работали угнетенные мастеровые и свирепствовали ноздродеры – приказчики. Потом город стал центром губернии. Теперь это – столица Пермского края, считающая себя конкурентом Екатеринбурга в борьбе за гордое звание «столица Урала».
Кроме того, Пермь является одним из главных претендентов на звание «город контрастов». По берегам финансовых рек выросли магазины и дома, делающие вид, что они оказались здесь случайно и место их где-нибудь в Москве. В тех районах города, где эти благотворные потоки далеко,– «мерзость запустения». То же самое относится и к людям: бьющая в глаза роскошь (нескрываемая, нахальная, потому что «недавно – случайная») и неизлечимая бедность.
Характерной особенностью Перми также является колоссальное количество нечитаемых надписей на стенах всего, что вокруг, и не менее колоссальные лужи. Их размеры подтверждают тот факт, что суша в отличие от воды имеет на нашей планете преходящий характер. В лужах отражается пермская жизнь: семечки и их неутомимые поедатели – парни
Главный цвет города – серый. Немытые со времен потопа автомобили, щербатые стены домов, асфальт под ногами, небо вверху, – все серое. Камские просторы делают эту серость еще более впечатляющей.
Попытки вырасти из провинциальных штанов ни к чему пермяков не привели до сих пор. Несмотря на обилие атрибутов большого города, Пермь смотрится большой деревней или, в лучшем случае, разросшимся поселком городского типа. Ведь провинциальным город делают не размеры и не экономическое развитие, а то, что творится в головах и душах жителей. Речь идет о внутреннем развитии и, в конечном счете, о культуре.
Именно она определяет жизнь города и его внешний облик.
Можно, конечно, выставить как контраргумент то, что Пермский университет – старейший на Урале, а местная балетная школа считается одной из лучших в стране. С этим никто не спорит. Но их деятельность и значение для общей жизни города несравнимы, например, с влиянием телевидения и интернета (в их худших проявлениях) – нынешних «властителей дум». Думаю, что не каждый молодой пермяк знает, кто такие Дягилев, Бурков, Серебренников или Осоргин. «Хаос в головах» находит проявление в упоминавшихся неандертальских надписях на всех доступных стенах, в мусоре под ногами, всеобщем сквернословии и т.д., и т.д.
Надо заметить, что влияние культуры на провинциальность или непровинциальность касается не только городов, но и многого другого: человека, группы людей, и в конечном счете государства. Важность культуры тем более очевидна, что она прямым образом влияет на мораль (имеется в виду глубокая внутренняя культура), а государства, как известно, не могут существовать, если все их граждане аморальны.
Пара пояснений к теме «человек и культура». Имелись в виду не те моменты, когда культура подавляет (или не подавляет) натуру, не их борьба, а когда культура становится частью натуры. То есть мало прочитать, например, «Божественную комедию», и даже мало быть ее знатоком. Необходимо, чтоб она стала частью внутреннего существа, изменила его. Как это ни парадоксально звучит, но бессмертие, в том числе и бессмертие художественного произведения, находится в людях, в их мыслях, эмоциях, поступках. То есть бессмертие находится в смертном, и наоборот. «Божественная комедия» может существовать только при условии взаимодействия с человеком, читателем. В противном случае – это просто листы бумаги. Следовательно, город, изнутри пропитанный культурой, внешне бессмертен и красив, и никаким захватчикам не стереть его с лица земли. Все восстановимо.
Используемое мной понятие «провинциальность» надо понимать в расширительном смысле. Жизнь в провинциальном (по географической карте) городе автоматически не вызывает провинциальности всех его жителей. И наоборот, далеко не все обитатели столиц «впереди планеты всей». Еще раз подчеркну, что имею в виду под «провинциальностью» степень внутреннего развития. На нее не влияют ни география, ни общество, ни другие факторы. Все зависит от конкретного человека и от его стремления стать Человеком, ибо рождение среди людей – не гарантия того, что рожденный сможет стать достойным членом общества.
Одним из симптомов «провинциальности» является стремление к готовым ответам. То есть попытка переложить всю ответственность за принятие решений на другие плечи, неважно на чьи. Это выливается в сознательные попытки сделать жизнь более «узкой», поэтому – объяснимой, «одомашнить» ее. Отсюда возникает удовлетворение от подчинения причинно-следственным связям. Но мне всегда казалось, что человек выше всех этих «если дождь – то зонтик».
Вернемся к Перми. Несмотря на заброшенность, даже некоторую пустынность города, местным жителям здесь уютно. На лавочках во дворах и за воротами гаражей они ведут нескончаемые разговоры о политике. Футбольная команда не покидает премьер – лигу, заводы дымят, развлекательные комплексы развлекают. Жизнь идет.