Пять баксов для доктора Брауна. Книга 3
Шрифт:
— В таких вещах не бывает равновесия, мистер Саммерс.
— В каких вещах?
Она, смеясь, покачала головой.
— Это что, — поразился коммерсант, — вы что… вы заговорили о любви?
— Ну, раз я беседую с «каирским возлюбленным дочери миллионера», — доктор любовалась лепниной на потолке, — отчего бы и мне не вставить два слова.
— Ах, так.
— Да, так. А вы думали, я буду молча любоваться на ваши подвиги?
— Ну, я… надеялся как-нибудь отбрехаться.
— Интересно, как вы собирались это сделать. Я верно понимаю, семья мисс Вандерер взяла вас в оборот?
— А вам смешно, да?
— Так вам и надо. Нечего было использовать девочку в своих целях.
— Помилуйте, Эдна — ребенок! Нельзя же относиться к этому всерьез!
— Мистер Саммерс, мне было одиннадцать лет, когда я испытала нечто подобное, и это было очень серьезно.
— Да? — коммерсант помялся. — А… а кто он был, доктор?
— Мистер Жиллет [29] , — сухо ответила доктор.
Коммерсант уставился на нее.
— В чем дело? — раздраженно спросила Кларенс-Вирджиния Бэнкс.
29
Уильям Жиллет (William Hooker Gillette, 1853–1937) — один из первых актеров, сделавших популярным на сцене образ Шерлока Холмса. Ему приписывается знаменитая фраза: «Элементарно, Ватсон!»
— Ни… ни в чем, просто полюбопытствовал. Но доктор! Он же был старикан еще, когда мы с вами родились!
— Мне не хотелось бы обсуждать такие вещи.
— Ах, я понял! — коммерсант откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. — Вы втрескались в карточку. У девчонок это бывает.
Доктор вонзила ложку в мороженое.
— У мальчишек, полагаю, тоже.
— М-может быть, — не стал спорить коммерсант. — Правда, я никого такого не знал…
А что, да? — он наклонился ближе. — Так и было? Влюбились в карточку?
— Мистер Саммерс, давайте сменим тему.
— Надо же, а меня никогда не водили в театр.
— Тетя тоже нечасто ходила в театр. Мы не могли себе этого позволить. Это был особый случай. Мы смотрели спектакль на Бродвее.
— А что, — коммерсант еще больше понизил голос, — держали его карточку под подушкой, да? И на ночь целовали?
— Мистер Саммерс, я прошу вас!
— Ну, ладно… Знаете, я же и представить не мог, что Маллоу возьмет, и привезет вас.
Доктор удивленно приподняла бровь.
— Как? — она выпустила ложку и отодвинула вазочку с мороженым. — Вы же сами дали телеграмму!
Саммерс запнулся.
— Э-э… — протянул он. — Простите меня, доктор, отвлекся. Так что вы сказали?
— Но разве это не вы дали телеграмму?
— Естественно, я! Я имел в виду, я не думал, что вы согласитесь.
— А я, в свою очередь, не думала, что вы решитесь впутать меня в свои сомнительные дела. Мне показалось, что только крайняя необходимость могла заставить вас просить…
— Знаете, я очень волновался. Так долго придумывал, как бы вам все объяснить… я, вообразите, не помню, что сам написал!
— Вы написали: «любой ценой уговори ее приехать».
— Ах, да! — воскликнул Саммерс. — Да, конечно! И что, вы немедленно согласились?
— Вы написали, что положение отчаянное, — доктор внимательно смотрела на него. — И вы упомянули желтую лихорадку. Это правда?
Тем временем за соседним столом тетушка Ральфа кушала пирожное.
— Скажи, дорогой, — спрашивала она Маллоу, — давно это у них?
Маллоу заметил, что девчонка, глядя в его сторону, поправила очки, и улыбнулся ей. Спина Вандерера, который нарочно уселся так, чтобы дочь не видела Д.Э. Саммерса с невестой, напряглась.
— Да лет пятнадцать уже, — сказал Дюк. — С тех пор, как он встретил ее под Фриско.
Миссис Кеннел без всякой совести рассматривала обоих в лорнет.
— Гм, гм, — бормотала она. — Я ничего не знала. Что же так долго… Это все мисс Бэнкс, правда?
— Кто же еще? — весело поинтересовался Маллоу. — Больше некому. Он, понимаете ли, для нее — сомнительная личность.
По спине Вандерера было понятно только то, что он все слышит.
— Ах, так? — воскликнула тетушка Элизабет. — Мой Ральф — сомнительная личность? Да порядочнее болвана не найти на всем свете! Он воспитан лучше, чем все эти денежные мешки, вместе взятые! Он из уважаемой семьи, наконец!
— Нет, нет, миссис Кеннел. Все это ей прекрасно известно. Она, понимаете, не одобряет его род занятий.
— Гм, — пробормотала тетка. — Что ж, я ее понимаю. Но… милый, а ведь он ей очень нравится?
— И не говорите. Пятнадцать лет спокойно смотреть на него не может.
— Не была замужем?
— Еще чего.
— Гм. Гм. А ты что же?
Маллоу подскочил.
— А что сразу я?
— Что ты бабник — у тебя на лбу написано, — махнула рукой тетка. — Я спрашиваю, ты что, наблюдаешь за ними столько времени — и никому ни слова?
— Да какие уж тут слова… Он убил бы меня на месте. А она тем более. Знаете, как они ругались!
— Гм, — тетушка продолжала лорнировать двоих за столиком, — ругались?
— Как ненормальные! — подтвердил Маллоу. — Все эти пятнадцать лет. Или, вернее, она ругала его.
— Ругала его? — возмутилась тетка. — Впрочем, конечно. Это вполне естественно. Ах, как я ее понимаю!
— Пятнадцать лет, представляете? — Маллоу воскликнул это так, словно дьявольски гордился компаньоном, выкинувшим такой номер. — Они еще перед самой вашей поездкой… э-э-э… поскандалили, — он осторожно покосился в сторону Д.Э., но тот как будто его не видел, всецело занятый разговором с доктором, — а потом я приезжаю, представляете, ночью…