Пять четвертинок апельсина (др. перевод)
Шрифт:
– Тебе, наверно, очень хотелось, чтобы твое желание исполнилось, ага?
– Да, наверно, – согласилась я. – Должно быть, так.
– И ты поймала ее? – просияла она.
От нее пахло печеньем и скошенной травой – ах, этот чудесный, теплый, сладостный запах детства! Старикам непременно нужно, чтобы рядом был кто-то юный, чтобы, знаете ли, не забывать.
– Поймала, – улыбнулась я внучке.
Глаза Прюн широко распахнулись. Ею овладело такое невероятное волнение, что она перешла на шепот:
– И что же ты пожелала?
– Ничего, родная моя, – тихо отозвалась
– То есть она уплыла от тебя?
Я покачала головой.
– Нет, я по-настоящему ее поймала.
Писташ так и впилась в меня глазами, но лицо ее было в тени. А Прюн, взяв меня за щеки своими пухлыми маленькими ладошками, нетерпеливо спросила:
– А почему же тогда?
Некоторое время я молча смотрела на нее, потом ответила:
– Нет, ты не думай, обратно в воду я ее не бросила. Раз поймала, то отпускать не собиралась.
Я уже жалела, что подняла эту тему. Да и не все в моей истории – правда. И я поцеловала внучку, пообещав, что остальное расскажу потом. Я и сама толком не знала, зачем мне понадобилось выкладывать ей всякие рыбацкие небылицы. Идти спать Прюн, естественно, не пожелала, но мы все-таки, несмотря на ее бурные протесты, уговорами и прочими маневрами сумели в итоге уложить ее в кроватку. Зато я в ту ночь, когда все давно уснули, еще долго лежала без сна и все думала об одном и том же. У меня никогда не было особых проблем со сном, но на этот раз я сумела задремать лишь под утро. Мне все мерещилась Старая щука в темной глубине, я все тащила ее из воды, тащила, и обе мы – ни она, ни я – не в силах были просто отпустить друг друга.
Вот вскоре после того вечера к нам и заявились Янник с Лорой – сначала вроде просто заглянули в мое кафе, смирные такие, и заказали, как обычные посетители, brochet angevin и tourteau fromage [43] . Я исподтишка наблюдала за ними из кухни; вели они себя вполне прилично. Тихо беседовали друг с другом, никаких неразумных заказов из винного погреба не делали и в кои-то веки не называли меня тетушкой. Лора была само очарование, Янник искренне улыбался; кажется, оба хотели и мне доставить удовольствие, и сами его получить. Я вздохнула с облегчением, увидев, что они вроде бы перестали без конца обниматься и целоваться при людях. Я даже снизошла до того, чтобы немного поболтать с ними за кофе с птифурами.
43
Щука по-анжуйски и сырный хлеб (фр.).
Лора за эти три года как-то сильно постарела. И похудела; может, конечно, это мода такая, только ее худоба явно не украшала. Волосы у нее были гладко уложены и обхватывали голову, как медный шлем. И какой-то она мне показалась нервной, и все поглаживала низ живота, словно он у нее болит. А вот Янник, насколько я могла судить, совсем не изменился.
Он весело сообщил, что ресторан их процветает, что в банке у них куча денег и весной они собираются съездить на Багамы, ведь они столько лет не отдыхали вместе. О Кассисе
И я, конечно, решила, что судила их слишком строго.
Увы, я заблуждалась.
На той же неделе они приехали снова, но уже на ферму. Писташ как раз собиралась укладывать детей спать. Приехали они с подарками: сласти для Прюн и Рико, цветы для Писташ. Моя дочь смотрела на них рассеянно-ласково, но я-то знала, что так она смотрит на тех, кто ей не по душе. Хотя они, несомненно, сочли подобное выражение лица глуповатым. Лора как-то особенно внимательно приглядывалась к детям, и меня это почему-то встревожило; она прямо-таки глаз не могла отвести от Прюн, игравшей на полу с сосновыми шишками. Янник устроился у камина в кресле.
Я отчетливо ощущала рядом с собой молчаливое присутствие Писташ и очень надеялась, что мои непрошеные гости надолго не задержатся. Однако ни тот ни другая не выказывали ни малейшего намерения покинуть наш дом.
– Эта щука по-анжуйски была просто великолепна, – лениво заметил Янник. – Нет, ну до чего вкусно! Не знаю уж, как вы готовите ее, только я такого сроду не ел.
– Это все сточные воды, – любезно сообщила я. – Сейчас в Луару стекает столько всякой дряни, что рыба практически только ей и питается. Мы это называем «луарской икрой». Говорят, в ней очень много минералов.
Лора ошеломленно вскинула на меня глаза, но Янник рассмеялся, и она несколько неуверенно к нему присоединилась.
– Тетушка Фрамбуаза у нас любит пошутить. Ха-ха-ха! «Луарская икра», надо же. Ну и шутница же вы, тетушка.
Однако с тех пор щуку они больше никогда не заказывали.
А через некоторое время они вспомнили о Кассисе. Сперва это была просто безобидная болтовня о том, как «папа был бы счастлив увидеть свою племянницу и ее детишек».
– Он всегда говорил: хорошо бы у вас поскорее детки родились, – сказал Янник, – но карьера Лоры…
Та довольно резко его перебила:
– С этим еще успеется. Времени у нас предостаточно. Я ведь еще не старая, правда?
Я покачала головой.
– Конечно, конечно.
– И потом, нам и о папе пришлось позаботиться, – продолжал Янник. – У него-то самого почти ничего не осталось. – Янник с аппетитом надкусил песочное печенье. – Мы полностью его содержали. Даже купили его дом.
А вот этому я вполне верила. Кассис никогда не умел беречь деньги. Они у него просто сквозь пальцы просачивались, как песок; а еще чаще – оседали у него в брюхе; в своем парижском ресторане самым лучшим клиентом всегда был он сам.
– Мы, конечно, и не думали ставить это ему в упрек, – вкрадчиво промолвила Лора. – Мы очень любили бедного папу, верно, ch'eri?
Янник с энтузиазмом закивал, но искренности в нем не чувствовалось, когда он воскликнул:
– Еще бы! Конечно любили. Он ведь был таким щедрым! И насчет этой фермы никогда никаких претензий не предъявлял. Или там насчет наследства. Просто удивительно.
И тут он взглянул на меня – остро так, точно разъяренная крыса.
– Ты это о чем? – вскинулась я, чуть не разлив кофе.