Пять четвертинок апельсина (др. перевод)
Шрифт:
– Нет! Никогда!
Голос мой взвился и забился в небольшой комнатке, точно красный воздушный змей, стремящийся в поднебесье. Словно на мгновение вырвавшись из собственного тела, я бесстрастным взглядом увидела себя как бы сверху: довольно бесцветную, остролицую женщину в сером платье с гладко зачесанными волосами, собранными на затылке в тугой узел. Я увидела странное понимание и сочувствие в глазах дочери, увидела тщательно скрываемую враждебность на лицах моего племянника и его жены, и моя ярость, вспыхнув с новой силой, снова
– Догадываюсь, чего вы хотите! – прорычала я. – Раз вы не можете заполучить «тетушку Фрамбуазу», то готовы удовлетвориться «тетушкой Мирабель»! Что, не так? – Воздух обжигал мне глотку, царапал ее, точно клубок колючей проволоки. – Не знаю уж, что вам там Кассис наговорил, только он к этому никогда не имел ни малейшего отношения! Как и вы не имеете. Та старая история давно мертва. И мать моя тоже мертва. И ничего вы от меня не получите, хоть полсотни лет ждите.
У меня перехватило дыхание. Горло уже саднило от крика. Схватив их последнее подношение – коробку льняных носовых платков, которая лежала на кухонном столе, завернутая в серебристую бумагу, я с яростью ее отшвырнула и хрипло гаркнула, глядя на Лору:
– Можете забрать свою жалкую взятку! Можете засунуть ее себе в задницу вместе с вашим распрекрасным парижским меню, вашей омерзительной липкой абрикосовой подливой и вашим «бедным старым папой»!
На секунду наши взгляды скрестились, и я заметила, что Лора наконец-то сбросила свою сладкую вуаль, теперь в ее глазах читалась откровенная злоба.
– Я могла бы обсудить это со своим адвокатом… – начала она.
И тут меня разобрал смех.
– Ну правильно! – захохотала я. – А как же, конечно с адвокатом! Ведь в конце концов, все именно к разборке с адвокатом и сводится, верно? – Я прямо-таки изнемогала от смеха. – «Со своим адвокатом», надо же!
Янник попытался успокоить жену; глаза его тревожно блестели.
– Ладно, ch'erie, ты же знаешь, что мы…
Лора свирепо огрызнулась:
– Убери от меня свои вонючие руки!
Я зашлась от хохота, даже за живот схватилась. Перед глазами у меня плясали какие-то черные мушки. Но Лора уже пришла в себя. Выпустив из глаз заряд ненависти-шрапнели, она произнесла ледяным тоном:
– Мне очень жаль. Вы просто не понимаете, как это для меня важно. Моя карьера…
Племянник попытался подтолкнуть ее к двери, по-прежнему настороженно на меня посматривая, и торопливо пробормотал:
– Никто не собирался так вас расстраивать, тетушка Фрамбуаза. Ничего, мы приедем снова, когда вы все обдумаете. Мы же не просим у вас эту книгу насовсем.
Его слова скользили, не задевая меня, точно рассыпавшаяся колода карт. Я захохотала еще громче; ужас все сильней охватывал мою душу, я никак не могла успокоиться. И даже когда они попрощались, когда их «мерседес» странно тихо, как бы украдкой, взвизгнул шинами и исчез в ночи, я все еще некоторое время дергалась в странных конвульсиях, переходя от смеха к рыданиям. И по мере того как адреналин постепенно покидал вены, меня охватывало чувство глубочайшего потрясения и собственной старости.
Да, я казалась себе невероятно старой и дряхлой.
А Писташ молча за мной наблюдала; по ее лицу ничего нельзя было прочесть. Из-за двери, ведущей в спальню, показалась мордашка Прюн.
– Бабуля, что случилось?
– Ложись в кроватку, детка, – быстро велела ей Писташ. – Все в порядке. Ничего страшного.
Но на лице у внучки было написано сомнение.
– А почему бабуля так кричала?
– Нипочему. – Теперь голос Писташ звучал резко, сердито. – Сейчас же ступай в постель!
Прюн неохотно вернулась в кровать, и Писташ закрыла за ней дверь.
Некоторое время мы сидели молча.
Но я знала: когда она будет в состоянии говорить, то начнет именно с этой темы. Знала я и то, что Писташ лучше не подгонять. Она выглядит очень милой, но в глубине ее души таится упрямство. Уж мне-то хорошо это известно; во мне и самой упрямства немало. Так что я вымыла тарелки, убрала со стола, потом взяла книгу и сделала вид, что читаю.
Через некоторое время раздался голос Писташ:
– Что они имели в виду, когда обсуждали бабушкино наследство?
– Ничего, – пожала я плечами. – Кассис всем старался показать, какой он богатый, надеялся, что они в старости станут о нем заботиться. Им бы следовало раньше сообразить. Только и всего.
Я надеялась, что этого ответа будет достаточно, но у моей дочери между бровями уже пролегла упрямая морщинка, которая ничего хорошего не обещала.
– А я и не догадывалась, что у меня есть дядя, – странным, ничего не выражающим тоном заметила она.
– Мы не были близки.
Снова воцарилось молчание. Я прямо-таки видела, как она прокручивает все это в голове; больше всего мне хотелось, чтобы колесо ее мыслей перестало крутиться, но я понимала, что не смогу его остановить.
– Янник очень на него похож, – добавила я, стараясь сохранять максимальное спокойствие и легкость тона. – Такой же красивый и бесполезный. Вот жена и водит его за собой на веревочке, как танцующего медведя на ярмарке.
Надеясь вызвать улыбку Писташ, я нарочито смешно засеменила ногами, но ее задумчивый взгляд стал еще мрачнее.
– Они, кажется, считают, что ты обманула его, – заявила дочь. – Выкупила у него ферму, когда он был болен и нуждался в деньгах.
Усилием воли я заставила себя промолчать. Все равно вспышка гнева на такой стадии выяснения отношений ни к чему хорошему не привела бы.
– Писташ, – терпеливо начала я, – не верь тому, что плетут эти двое. Кассис не был болен. Во всяком случае, был не настолько болен, как это, возможно, представляется тебе. Он допился до полного банкротства, бросил жену и сына, а потом продал мне ферму для уплаты долгов.