Пять капель смерти
Шрифт:
— Ну, мужчины, о чем молчим?
— Лера, у нас к тебе важное дело, — говорю.
Как нарочно, она опять пыхнула дымом:
— Курильный салон ищете?
— Нужно найти тех, кто регулярно употребляет опий, — отвечает Ванзаров так вежливо, что у меня мурашки по спине побежали.
Герцак усмехается и делает глубокую затяжку:
— Полицейские хотят попробовать опий! Вот это да!
— Я же тебе все объяснил, — говорю.
— Аполлоша, не нервничай! — пресекает она. — Вы, мужчины, такие нежные!
И демонстративно тушит окурок о стол. Официант чуть поднос не выронил.
— Лера!..
— Аполлон, помолчи! — она мне сурово. — Вот вы, Ванзаров, типичный слуга режима, палач свободы и так далее. Чем живете, чем увлекаетесь, скажем, есть у вас хобби?
— Хобби есть, — отвечает мой дорогой палач свободы. Ну, думаю, все, конец. Сейчас начнется.
Лера улыбается своей лошадиной физиономией и давай в петлю лезть:
— Это какое же?
— Обожаю ловить негодяев, — Ванзаров отвечает.
На всякий случай кашлянул, дескать: выдержка и выдержка.
Суфражисточка моя фыркнула:
— Глупость! Надо увлекаться чем-то особенным, восточным, да хоть японским!
— Это зачем же такое счастье? — Ванзаров спрашивает.
— Нам всем надо учиться японской культуре. Какая тонкость, какая изысканность во всем! Гармония человека и природы!
Ванзаров чашку отодвигает от греха подальше и говорит:
— Не люблю эти восточные штучки. Особенно японские. И раньше не любил, а уж как началась война… Что хорошего в японцах? Едят сырое. Ходят в халатах. Дома из бумаги строят.
— А самурайский дух, а кодекс чести воина? Это же прекрасно! Если князь самурая погибает, самурай убивает себя. Нам бы такую преданность!
Что делает! Что творит! По глазам вижу: выдержки у друга моего на донышке осталось.
— Знаете, барышня, русский офицер, конечно, не самурай, но что такое честь, хорошо знает, — говорит он. — А погибает из-за бездарных генералов, которые и его, и простых солдат считают пушечным мясом. Во всех войнах примеры найдете. И заметьте, никто из этого культа не делает.
Официанты и буфетчики пялятся, как на цирк. Я под столом за край пиджака его дернул — бесполезно, не реагирует.
Лера за свое:
— Но как же высокая культура японцев?
— Почитайте газеты, как эти высококультурные господа недавно вырезали обоз раненых казаков, которые даже шашку поднять не могли. И ведь мало культурным японцам, что резали беспомощных. Солдатикам нашим, еще живым, уши отрезали и в рот запихивали.
— Это война, наши тоже не ангелы.
— Не ангелы. Только не люблю, когда образованные люди делают из чужого теста русский хлеб. Пусть японцы живут, как им положено, по-японски. Хотят — животы себе режут, а хотят — под цветущими вишнями сидят. Я не против. Только и мы будем жить по-своему.
— В русской грязи, пьянстве и рабстве! — Лера в невинных официантов тыкает.
— Грязь, сколько мне сил отпущено, выметать буду. С рабством сложнее. А вот насчет пьянства — без этого нельзя. Во-первых, очищение организма. К тому же средство от холода. Если бы не пьянство, как еще русский мужик, загнанный в состояние бесправной скотины, смог бы остаться человеком?
— Ванзаров! — кричит Лерка. — Да вы революционные идеи проповедуете!
— Нет у меня идей, барышня. Мне идеи по должности не положены.
— Так как же вы…
— А вот так! — Тут Ванзаров как саданет кулаком по столу, аж бокал с абсентом подпрыгнул. — Я, коллежский советник, чиновник для особых поручений, на самом деле такой же мужик. Вся разница в годовом жалованье и чистом пальто. Но что такое долг и честь, хорошо знаю. Если придется умереть, умру не хуже вашего самурая. И водки люблю выпить. Особенно с мороза.
На всякий случай зажмурился: жду, что сейчас драка начнется. Лера такого обращения не стерпит. Что-то тихо. Открываю один глаз и что же вижу? Валерия в полном восхищении разглядывает моего друга. А он хоть и пунцовый, но держится спокойно, кофе допивает.
— Уважаю, — говорит она. — Хоть полицейская ищейка, фараон, а имеет представление о чести. Редкий случай.
— Вот что, Лера… — Ванзаров чашку кофейную вверх дном на блюдце поставил, чего отродясь не делал. — Или веди к своим знакомым, или проваливай.
Лерка вскакивает и провозглашает.
— Ванзаров, ты мне понравился! Поехали…
Не могу поверить. Чудеса. Пропустили мы дикую барышню вперед, я ему тихонько говорю:
— Не замечал за вами таких высоких взглядов, друг мой.
Он усмехнулся в усы и отвечает:
— Чего не скажешь ради счастья одинокой барышни.
— Так вы все это… нарочно?!
— Как соблазнить столь крепкий и самоуверенный характер? Только клин клином…
Что тут скажешь: великолепный жулик.
Джуранский за нами тенью увязался.
До 7-й линии Васильевского острова пролетки добрались стремительно. Герцак провела через двор, заваленный снегом и замерзшими помоями, открыла дверь черной лестницы.
Следуя на другом извозчике, Джуранский спрыгнул у ворот, где и решил остаться, чтобы не повторить ошибку, допущенную в Шувалове, и при случае перекрыть отход преступникам. Ротмистр оглядывался по сторонам, но не обратил внимания на барышню, которая, пошатываясь, шла в сторону Большого проспекта. Он решил, что пьяная проститутка возвращается домой.
Поднявшись на четвертый этаж, Лера постучала три раза особым сигналом в ободранную дверь. Лязгнуло, словно отпирали амбарную щеколду.
— Василий, я с гостями! — Она показала на спутников.