Пять капель смерти
Шрифт:
Чтобы не разрыдаться, барышня зажмурилась. Вот ведь в чем дело. Верила, что подруга верна высокой идее, а она оказалась убийцей. И на кого руку подняла…
Старичок обнял за плечи:
— Ты поплачь, милая, полегчает.
— А Надю? — сдерживаясь из последних сил, спросила барышня.
— И ее, бедняжку. У купеческой дочурки мозгов-то совсем маловато.
Барышня плакала навзрыд, за все унижения и обиды прошедших дней.
Старик терпеливо ждал.
— Простите… — сказала она. — Я не знаю, что теперь делать. Мне теперь деваться некуда. Хоть сама иди в полицию.
— И не думай, милая! Ты еще
Вскоре на столе пыхтел самовар, появились заварочный чайник, вазочки с кусковым сахаром и яблочным вареньем. Старичок попросил молока. Хозяйка поставили фарфоровый кувшинчик.
— Что вам известно про сому?
Старик приложил палец к губам:
— Будто кто стукнул? Сходить бы посмотреть…
На цыпочках она пробралась в прихожую, прижалась к двери, сдерживая дыхание. Убедившись, что дед ослышался, вернулась за стол.
Гость чаевничал, с удовольствием прихлебывая из чашки.
— Ох и вкусный у тебя чаек. Прости, что заставил бегать.
Взяв чашку, она сделала глоток и не заметила, как допила восхитительную влагу. Заботы и беды исчезли, огромная радость наполнила ее всю. Вспыхнуло солнце, и зажглись звезды, встала радуга, и вышел месяц, хлынул теплый ливень, и обрушился ураган пушистого снега. Время исчезло, пространство раздвинулось. Комната наполнилась сиянием чистого золота, лучи которого проникали в сердце. Она увидела, как на солнечной колеснице несется прекрасный и юный бог. Она закричала, замахала ему, в радостном танце славя появление божества. Бог обернулся и посмотрел на нее. Взгляд его был так прекрасен и чист, что по низу живота неудержимо покатился жаркий прилив. Юный бог вошел в нее и стал частью ее. Водопад сладости обрушился, она рухнула и отдалась истоме. Лежа на полу, билась в конвульсиях, с восторгом принимая муку.
Видения схлынули. Она снова различила свою комнату. Над ней кто-то склонился. Она поняла, что это Посланник, который пришел с вестью. Посланник был прекрасен. Серебряные волосы спадали на доброе и мудрое лицо, борода источала сладостный аромат. Она протянула руки и застонала. Она хотела приникнуть к Посланнику, стать его частью, слиться с ним. Он так прекрасен!
— Ты видела его? — прогремел голос.
— О да! Он прекрасен!
— Это Сома! Ты принимаешь его?
— О да! Я так люблю его!
Над головой Посланника возник ореол, в котором блистали изумруды, а звезды водили хоровод. Барышня извивалась на полу.
— Ты готова идти за мной? — спросил Посланник.
Да, она готова!
— Мы уничтожим вековое рабство. Мы сорвем короны с голов венценосных мерзавцев и кинем их к стопам свободных народов!
Как это прекрасно!
— Мы свергнем позорную религию, а на развалинах храмов построим сияющие дворцы истинного счастья! Ты хочешь этого?
Да, да, да, она хочет этого всем сердцем и душой.
— Мы откроем человечеству новый, светлый мир! Ты хочешь этого?
Скорее, скорее приблизься, блаженный миг!
— Отныне ты должна подчиняться мне. Каждый мой приказ — это приказ Сомы! Повинуешься ли ты новому богу счастья?
Она повинуется Посланнику с радостью и восхищением.
Слова лились сладостным потоком. Посвященная знала, что впереди ждет радость. Она стала тем, чем и была от рождения — маленькой крупинкой великого Сомы, которого познала. Теперь все жертвы и лишения не напрасны. Теперь у нее есть великая цель и великий учитель, который поведет к радости. Много лет назад она поклялась положить свою жизнь на алтарь борьбы. Муки и слезы были дорогой к великой жертве, которую она принесет Соме.
Тело содрогалось, приступ слабел. Она вздрогнула и затихла с блаженной улыбкой на пересохших губах, не ощущая жара.
Изучив пылающее лицо, старик снял парик и бороду.
— Какой прекрасный результат! — сказал он удовлетворенно.
Заворачиваю в сыскную, вижу: на ловца и зверь бежит. Только зверь за голову держится. Хватаю в охапку, волоку за собой. Он упирается:
— Да подождите, Аполлон Григорьевич, что случилось?
— Некогда, надо поспешить, — говорю. — Что у вас с головой: от мыслей умных лопается или стулом кто заехал?
— И как только догадались, — отвечает. — Пустите, никуда я не поеду, дел полно.
— Нет уж, я столько времени потратил. Поедете как миленький.
Тут Джуранский появился. Тоже словно пыльным мешком ударенный. Все они тут, в сыскной, слегка не в себе.
Ванзаров орет:
— Ротмистр, остановите этого медведя!
Куда там! Наш Железный Ротмистр только посторонился от греха подальше. Знает, с кем не надо лишний раз связываться. А его начальник пойманный еще трепыхается и мелко так со мной торговаться пробует:
— У Джуранского кое-что для вас есть, любопытное. Нашли на даче профессора. Хотите взглянуть?
— Отведу вас к уникальному специалисту, а потом уже займусь уликой.
— Еще один знаток сомы?
— Лучше, несравнимо лучше! — говорю.
Ванзаров в перила вцепился и заявляет:
— Как хотите, с места не двинусь! Что это такое — хватают, толкают, тащат. Я, конечно, дружески к вам отношусь, но надо и меру знать! Объяснитесь, в чем дело?
— Ну Ванзаров, ну душечка. Если бы я стал вас уговаривать да объяснять, мы бы еще час препирались. А так — два шага пройти. От Офицерской до Большой Матросской за пять минут дойдем.
— Зачем и куда?
— Рядом тут. Сразу за Мариинским театром. В нашем распоряжении час. Он уедет — и тогда все!
— Кто уедет? — спрашивает, а сам уже усы навострил.
— Вам сказочно повезло. В Петербург из Варшавы буквально на три дня приехал доктор Цвет. Я узнал об этом случайно, увиделся с ним утром и договорился, что перед поездом он уделит нам несколько минут.
Не понимает ведь, какое ему редчайшее счастье подвалило. Цвет изобрел метод хроматографии, которым я воспользовался, когда определял состав смеси из желудка Наливайного. Кто-то скажет: чем может помочь следствию кабинетный ученый-ботаник? Так вот отвечу вам, Николя: Михаил Семенович уникальный ученый и человек редчайшей скромности. Вы только представьте: родился в Асти, наполовину русский, наполовину итальянец. Блестяще окончил в двадцать один год Женевский университет, в двадцать пять защитил диссертацию, получил степень доктора естественных наук. В Европе его ждала блестящая научная карьера. А он решает уехать в Россию, вернуться на родину предков, так сказать. Было ему тогда тридцать два года.