Пять поэм

Низами Гянджеви

Сочувственное письмо Ширин Хосрову по поводу смерти Мариам, написанное в отместку

Ширин, выражая сочувствие Хосрову, намекает на то, что он рад смерти Мариам, намекает на его непостоянство — он утешится с другой, у него в гареме так много наложниц.

Письмо Ширин приходит к Хосрову

Прочитав резкое письмо Ширин, написанное в отместку за его злое и лживое послание, Хосров горько сожалеет о том, что он его когда-то отправил. Любовь к Ширин разгорается в нем с новой силой. Он пишет ей нежное письмо. По теперь Ширин проявляет непреклонность, «набивает себе цену», как говорит здесь Низами. Тогда Хосров решает завести себе новую подругу, чтобы вызвать ревность Ширин и привлечь ее к себе.

Описание справедливости Хосрова

Хосров выстраивает просителей в пять рядов: богачи, бедняки, больные, заключенные и осужденные на смерть убийцы. Убийц он помиловал, затем велел каждому ряду посмотреть на следующий. И богачи обрадовались, что они не бедняки, бедняки — что не больные, и так далее. Все хвалили Хосрова.

Хосров, пируя, восседает на троне Такдис

Хосров восседает на своем знаменитом троне Такдис, подробно описанном в «Шах-наме» Фирдоуси. Низами также дает его краткое описание, говорит об изображениях на нем планет

и сфер, звезд, о солнечных часах и так далее. Изображения эти двигались, по ним можно было составлять гороскопы. Далее Низами говорит о щедрости, о том, что сам он избрал «бедность золотую». Он хвалит сказочную щедрость Хосрова, задававшего без конца пышные пиры, задаривавшего просителей. Золото надо не копить, а раздавать — повторяется здесь тема одной из речей «Сокровищницы тайн».

Хосров выслушивает описание Шекер Исфаханской

Хосров пирует в кругу правителей всех стран мира — своих вассалов. Выпив вина, он теряет скромность и задает им вопрос: «Где краше женщины, пригодные для ложа?» Самым красноречивым оказывается правитель Исфахана, который расхваливает распутную красавицу Шекер. Низменные чувства Хосрова — похоть и желание отомстить Ширин — возбуждены этим рассказом. Хосров решает «распутать узами весь узел прежних уз». Не; желая звать Шекер из Исфахана, Хосров ждет целый год.

Поездка Хосрова в Исфахан за Шекер

Хосров приезжает в Исфахан и пирует там. Исподволь он узнает, где живет Шекер. Ночью, без свиты, с одним рабом он отправляется к ней в сад и пьет с ней вино. Шекер обманывает Хосрова — посылает на его ложе рабыню, очень похожую на нее, затем, наутро, беседует с этой рабыней, потом идет к нему сама. Она говорит Хосрову, что у него дурно пахнет изо рта, что она не может быть с ним и велит ему год есть чеснок и лилии — средство от этого порока. Черен год она принимает излечившегося Хосрова. Тот упрекает ее за распутство. Шекер отвечает, что она девственна. Она всегда подсылала захмелевшим гостям вместо себя рабыню.

Расспросы Хосрова о Шекер и его сватовство

Исфаханские вельможи удостоверяют Хосрову невинность Шекер. Хосров сочетается с ней браком и едет с ней в Медаин. Вскоре он пресыщен Шекер и вновь тоскует о Ширин. Следует тонкая игра слов: «Шекер» — значит «Сахар», «Ширин» — «Сладостная». Хосров пресыщен чистым сахаром, слишком грубым наслаждением, и стремится к духовной сладости. Следует внутренний диалог Хосрова, которого обуревают противоречивые чувства. Ему то хочется сближения с Ширин, то он решает дальше терпеть разлуку, то он жаждет снова оскорбить, даже прибить любимую. Свою тайну он никому не может доверить. Кончается глава рассуждением Низами о необходимости хранить тайны:

Про тайну каждую, все оглядев кругом, Так с другом говори, как говоришь с врагом.

Таким образом, здесь снова повторяется один из мотивов «Сокровищницы тайн», характерный для суфийской поэзии.

Одиночество Ширин и ее стенания

Хосров отнимает у Ширин ее последнего утешителя — Шапура. Ширин одна. Ночь кажется ей бесконечной. Она призывает настуиление утра.

Восхваление утра

После тяжкой ночи наступает прекрасное утро. Таким утром нельзя удержать в душе молитву, она сама рвется к небу.

Ширин возносит хвалу Богу

Лишь утро в золото все в мире обратило, Отвергла и Ширин сребристые белила. Она терпением раскрыла птиц крыла; Петух терпения пропел, что тьма ушла. И в келейке к земле она склонилась ликом, Припомнив в должный час о господе великом. «Творец! И ночь мою преображая в день, Меня, как целый мир, ты радостью одень. Освободи, господь! Я сжата тесным горном, Пусть я блесну, как лал, забыв о камне черном. Всегда откликнуться молящим ты готов, Услышь, о господи, и мой молящий зов. Без меры стражду я! Нет сил моих! О боже! Ты помогаешь всем — так помоги мне тоже! Клянусь потоком слез всех брошенных сирот И горем стариков, что в скорби сжали рот, Клянусь покоем всех скитаться обреченных, Клянусь покорностью в колодцы заключенных, [233] Клянусь моленьями под сводами суда, Клянусь я стоном злых, горящих от стыда, Клянусь я истиной и тем стихом Корана, Которым лечится души болящей рана, Клянусь я верою, что праведным дана, И тайной, что тобой пророкам вручена, Клянусь я бедными, что к нам не тянут руки, Клянусь увечными, что стойко терпят муки, Клянусь я путником, что скорбью обуян, И тем покинутым, чей скрылся караван, Клянусь я пламенем, укрывшимся за тканью, [234] Клянусь я всем, что нам твоей дается дланью, Клянусь я верой жен, склоненных пред тобой, И каждою в твой слух проникшею мольбой, Клянусь я возгласом последнего взыванья, Клянусь я именем, что вне истолкованья! О, сжалься, господи! Я жду твоей руки,— Из омута беды меня ты извлеки. На голове моей, создатель, каждый волос К тебе бы воззывал, когда б имел он голос. Нет, я не подняла до слуха твоего Из тьмы достойных слов еще ни одного. Хотеть постичь тебя! О, немощность хотений! Ты существуешь, ты! А все иное — тени! За пологом небес ты светишь. Ты — един. Ты свода синего творец и господин. Где грани для тебя, творения начало? Познанье никогда об этом не вещало. Ты продлеваешь дни, ты сделал смертной плоть, Что хочешь, соверши, ты знаешь все, господь. Хоть все, что ты пошлешь, пусть и несчастий стаю, На жизнь я и на смерть, создатель, принимаю,— Но все ж я немощна, больна душа моя, Дай муки только те, что вынесла бы я. Я в странствии земном все не сыщу дороги, Но, не сыскав, дождусь благой твоей помоги. Мне ниспошли дары былых твоих щедрот: Я обретала их вблизи твоих ворот. Что скрою от тебя? Печаль моя — бескрайна. Как тайну утаить? Все для тебя — не тайна». Затем, что дух Ширин совсем не знал о зле, И вся она, моля, лежала на земле,— Ее утешил бог, к ней опуская вежды, И дал железный ключ, ключ от ее надежды. И радости Ширин расцвел румяный куст, И вновь был сладок лал ее сладчайших уст. Горячих слов ее жар долетел к Парвизу, — Как небо, сердце в нем кружилось кверху-книзу.

233

…в колодцы заключенных… — то есть заключенных в тюрьму. Восточная тюрьма — зиндан, колодец, сужающийся кверху.

234

Клянусь я пламенем, укрывшимся за тканью… — то есть клянусь богом. Бог скрыт всем материальным началом в мире, как свет свечи скрыт плотной тканью занавеса — обычный суфийский образ. Молитва Ширин построена как мусульманская, хотя Низами, в соответствие с историей, считает своих героев зороастрийцами. Однако же любой бейт этой главы может быть объяснен и как немусульманский («стих Корана» — «чудо» и т. д.).

Поездка Хocpoвa к замку Ширин под предлогом охоты

Хосров отправляется на охоту и едет по направлению к замку Ширин, На привале он пирует со своими приближенными и, возбужденный вином, скачет к замку Ширин, узнав об этом и боясь позора, приказывает запереть ворота замка. Хосров разгневан, но он просит Ширин о встрече. Ширин распоряжается разбить для Хосрова шатер у стен замка и передает ему, что поднимется на крышу дворца и там будет слушать его речи.

Свидание Хосрова с Ширин

Узрев Луну, что свет простерла по округам, Для тополя сего он сердце сделал лугом. Увидел гурию, что здесь, в земном краю, Ворота заперла, как гурия в раю. Увидев светлый ум, готовый к обороне, Чуть не повергся в прах сверкающий на троне. И с трона он вскочил, чтоб вмиг облобызать Пред ней свои персты, — и сел на трон опять. С мольбой о милости он к ней приподнял длани; Он осыпал ее сластями пожеланий: «Как тополь, ты стройна, юна и хороша. Да будет радостна всегда твоя душа! Твое лицо — заря; с ним блещет вся природа, Ты — стройный кипарис, опора небосвода. От свежести твоей во мне весенний свет. Поработил меня учтивый твой привет. Ты ткани и ковры постлала по дорогам, И мчался я к тебе, как будто бы чертогом. Ушных подковок лал, исполненный огня, Дала ты для подков мне верного коня. За ценным даром вновь я одарен был даром; От жарких яхонтов мой лик пылает жаром. Ты — россыпь радостей! Как лучший дар возник Передо мной твой лик! Да светится твой лик! Я — молоко, ты — мед. Твои усладны речи. И выполнила ты обряд почетной встречи. Но для чего врата замкнула на замок? Ошиблась ты иль здесь мне что-то невдомек? Меня назначила ты в плен земле и водам — Сама же в высоте явилась небосводом. Но я не говорил, что, мол, вознесена Хосрова мощь над той, что светит, как луна. Нет, я ведь только гость. Гостей приезжих взоры Не упираются в железные затворы. Опасным пришлецом могу ли быть и я? Ведь для меня лишь ты — источник бытия! Приветливых гостей, приблизившихся к дому, Высокородные встречают по-иному».

Первый ответ Ширин Хосрову

Ширин, объясняя свои поступки Хосрову, ведет хитрые речи. Унижая себя перед великим шахом, она корит опьяненного вином Хосрова, примчавшегося к замку, не боясь ее опозорить, «как сокол за куропаткой». вместо того чтобы почтительно прислать сватов к своей любимой. Она упрекает Хосрова за брак с Шекер, повторяя уже бывшую выше символическую игру слов: «Ведь Сахар, шаханшах, у Сладости во власти». Далее Ширин требует от Хосрова верности ей одной, возвышенной любви, внимания, нежности, подвигов. Она не хочет стать лишь его забавой. Глава кончается бейтом: