Пятая печать
Шрифт:
— В августе тумана не бывает! — возразил Кирай, поворачиваясь на стуле — взглянуть на нового гостя.
— Уж коли я говорю, значит, не сомневайтесь, лучше послушайте, что дальше будет! Шел я ночью домой пешком, и пришлось проходить мимо одного ручья. Ночь была очень даже прохладная, и по-над ручьем густой туман с метр высотой держался. Но только низко стлался, на метр от земли, как я сказах…
— То не туман был, а пар!
— А что такое туман, как не пар? Тот же пар!
— Ну уж извините, коли бы туман паром был, его паром
Трактирщик, коллега Бела, уже стоял за стойкой и привычным движением вытирал обитую жестью поверхность.
— Чем могу служить?
— Видите ли, — улыбнулся человечек, — я и сам еще не знаю, чего бы заказать.
— Ну что ж… подумайте, авось что-нибудь и надумаете!
Человечек вытащил носовой платок и, часто покашливая, принялся вытирать нос и губы.
— Простудился вот… — объяснил он, улыбаясь сидевшим у стола.
— Холода наступили… холода… — пробормотал книготорговец и, прикрыв ладонью рот, зевнул.
— Ну, до холодов еще далеко! — высказался столяр.
— Конечно, до настоящих зимних холодов еще далеко, — согласился Кирай, — но для осени холодила не дай бог.
— А раз так, — заявил Дюрица, продолжая разглядывать вновь вошедшего, — то так и говорите, что прохладно, а не холодно…
— Что это вы вдруг такой точности захотели?
— Вообще-то я точности не требую, особенно в таких мелочах, но люблю, чтоб выражались определенно… Сударь! Закажите-ка глинтвейну, полагаю, это вам теперь в самый раз! — продолжал Дюрица, повысив голос.
Человечек улыбнулся и обратился к трактирщику:
— Знаете, сейчас это было бы мне и впрямь очень кстати…
— Сударь, — отвечал трактирщик, — не слушайте, что говорит этот человек! Действуйте так, словно ничего и не слышали. Глинтвейна у меня не было, нет и пока что не будет…
Человечек уже обтер носовым платком и щеки. Потом взглянул на Дюрицу и снова неловко, по-детски улыбнулся:
— Я вижу, все вы в хорошем настроении?
— Так чем, сударь, могу служить? — повторил вопрос коллега Бела, барабаня пальцами по жестяной стойке.
— Тогда, может быть… Да, если можно, налейте поллитра вина!
— Пол-литра вина! — отозвался трактирщик и снял крышку с сосуда, вделанного в стойку.
— А как это с вами произошло, уважаемый? — спросил Дюрица, указывая глазами на ногу гостя и одновременно беря в руку стакан. — Небось не здесь в казарме, а где-нибудь в России? Или из-за пристрастья к сладенькому?
— Не шутите над такими вещами! — вступился столяр. — А вы, сударь, если присесть хотите, прошу к нам…
— Большое спасибо! — поблагодарил новый посетитель и со стаканом в руке проковылял к столу. — Добрый вечер! — вторично поздоровался он, подойдя поближе. — Если не обидитесь, я и впрямь присяду на минутку…
— Присаживайтесь без разговоров! — ответил Ковач. — В тесноте, да не в обиде… Да садитесь же, пожалуйста!
Он потеснился, отодвинувшись вместе со стулом.
— Я так вам благодарен, — повторил одноногий, — пожалуй, я и пальто бы снял, здесь довольно тепло…
— Конечно, снимайте, — услужливо поднялся с места Кирай, бросая предупреждающий взгляд на Дюрицу, который уже раскрыл было рот, глядя на необычайное усердие книготорговца. — Сейчас я вам помогу, я ведь и сам служил, давайте-ка сюда!..
Он помог одноногому гостю снять пальто и, несмотря на его отнекивания, отнес пальто на вешалку и повесил рядом со своим.
— Все мы люди как-никак! — произнес он, снова устраиваясь за столом.
Трактирщик тоже вернулся на свое место. Принес заказанное посетителем вино. Поставил перед ним, сел, вынул сигареты и предложил поочередно всем отсутствующим — Что это? Богатство привалило, коллега Бела? — удивился Дюрица, бросая взгляд на пачку «Дарлинга». — Плакались, словно набедокурившая девочка, а меж тем таили в кармане такое богатство…
Трактирщик с довольным видом улыбнулся:
— А, не подумайте чего! Просто получил от одного капитана в подарок.
— Вот мне такие вещи никогда не нравились, — объявил Ковач, после долгих колебаний вытягивая из пачки одну сигаретку. — По чести говоря, даже понять не могу, что господа находят в этом хорошего? Ничего тут хорошего нет, вроде как одеколона нюхнул, только и всего…
— Что хорошего… что хорошего, — произнес Кирай, тоже вытянув из пачки сигарету. — Форс! Вот что тут хорошего! Не думайте, господин Ковач, будто это им приятно! Им самим это тоже неприятно, но надо ведь фасон держать. Вот, мол, какой я барин! Будь, дескать, мне братом, угощайся! Но ни одному из них не по вкусу, так только — ради моды, чтоб пофорсить, вот, мол, имею!
Столяр кивнул головой:
— По-моему, господин Кирай прав! Наверно, когда они одни, то ничего такого и не курят, по крайней мере мужчины. Помню, пришлось по какому-то делу побывать у одного состоятельного человека, я тогда еще подмастерьем был, в Буде работал у Тушека и компании. Так этот господин на прощанье протянул мне коробку — угощайся, мол, — а там в одном отделении «Левенте», а в другом такой же вот «Дарлинг». И коробку он так держал, чтоб я «Дарлинг» вытянул, а сам «Левенте» закурил…
Маленький человечек заерзал на стуле:
— А может… могло ведь и так случиться, что для гостей он более тонкие держал, а сам любил которые покрепче!
— Может, и так, — ответил Ковач, — во всяком случае, сам он закурил «Левенте»…
— Все это сплошной форс! — заявил Швунг и, подождав, пока трактирщик наполнит стакан, продолжил:
— Уж поверьте, все это один форс. Я это не просто так говорю, по роду занятий мне много приходится вращаться в таких кругах, и, по-моему, я хорошо этих людей узнал. За столько-то лет! Люди они неплохие, только очень уж большое значение придают таким вещам, которые мы и в грош не ставим.