Пятьдесят на пятьдесят
Шрифт:
Соотношения, предлагаемые букмекерами на ипподроме, часто менялись по ходу скачек. Если на какую-то лошадь ставили много, букмекеры предлагали более выгодные расценки поставившим на других лошадей, в случае если те выиграют. Таким образом удавалось хоть немного компенсировать убытки. Официальная стартовая расценка, или СР, приблизительно равнялась среднему показателю, исходя из расценок, предлагаемых букмекерами в начале скачек.
К примеру, если букмекерская контора приняла ставку на лошадь в сто тысяч фунтов при соотношении десять к одному, в случае выигрыша этой самой лошади они могли потерять
Если перед самым забегом на протяжении целых пяти минут не работали ни телефоны, ни Интернет, букмекерские городские компании никак не могли передать распоряжения своим сотрудникам на ипподроме, приказать делать ставки, чтобы уменьшить стартовые расценки.
— Кого-то поймали на этом? — спросил я своего помощника.
— Да нет, и пока ничего не известно, — ответил Лука. — Только слухи.
Подошел клиент, сунул мне двадцатифунтовую купюру, я с благодарностью принял ее и обменял на билет из принтера.
— Или же никто не желает признаваться, — заметил я, — или это был просто случайный сбой в системах.
Если крупная компания считает, что ее «прокатили», слухи об этом распространяются с молниеносной быстротой. Обычно они жалуются, стонут и плачут ad nauseam [1] и отказываются выплачивать деньги. Довести до суда дела по выигрышам и проигрышам в азартных играх весьма сложно, практически невозможно. «Киты» от букмекерского бизнеса считают, что право контролировать стартовые расценки дано им свыше, и если кому-то удалось сорвать крупный куш, нажиться на них, признают это вопиющей несправедливостью. Большинство других убеждено, что вопиющей несправедливостью является тот факт, с какой легкостью «киты» могут менять СР у ипподромных букмекеров, после чего от многих тысяч фунтов им достаются лишь жалкие крохи, а все остальное оседает в карманах дельцов из крупных контор.
1
Ad nauseam (лат.) — до тошноты, до отвращения.
Я пожал плечами и принял ставку у очередного клиента. Пальцы Луки запорхали по клавиатуре, принтер выплюнул еще один билет.
— По крайней мере, наши компьютер и принтер не вырубились, — бросил я через плечо.
— Они и не вырубятся, — заметил он. — Разве только аккумулятор разрядится.
Наша система, как и у всех других букмекеров, питалась от автомобильного аккумулятора, спрятанного под платформой, на которой мы располагались. Батареи каждый день заново подзаряжала местная техническая компания, они же обеспечивали и доступ к Интернету — за отдельную плату, разумеется. Тот же аккумулятор питал и электронное табло, где были указаны клички лошадей и расценки. Если бы он разрядился, мы бы сразу же узнали об этом. Огоньки на табло погасли бы.
Но огоньки горели, и постепенно мы окупили потери вчерашнего дня, поскольку в каждом из первых пяти забегов фавориты проигрывали. Я уже начал думать, какой удачный выдался день, как вдруг прямо передо мной возник старший инспектор Льювелин, за спиной у него маячил констебль Уолтон.
— Желаете сделать ставку, инспектор? — с улыбкой спросил я, глядя на него сверху вниз.
Он смотрел серьезно, даже мрачно.
— Нам надо поговорить, — сказал он. — Прямо сейчас.
— Неужели нельзя подождать? — спросил я. — Вы же видите, я занят.
— Нет, — строго ответил он. — Мне надо задать вам еще несколько вопросов. Безотлагательно. — Последнее слово он произнес отчетливо и с нажимом, и Бетси вопросительно взглянула на меня.
Я улыбнулся ей:
— Можешь продержать оборону минут пять?
— Ясное дело, без проблем.
Я сошел с возвышения и отошел с полицейскими в тихое местечко.
— С чего это вдруг такая срочность? — спросил я, решив, что лучший способ защиты — это нападение. — Я тут делом занимаюсь.
— А я возглавляю расследование по убийству, — парировал он. — Позвольте напомнить вам, мистер Тэлбот, вы остаетесь под подозрением. И каждое ваше слово записывается.
— Где же диктофон? — осведомился я.
— Констебль Уолтон запишет все, что вы скажете.
Уолтон уже строчил в блокноте.
— Если желаете, — начал инспектор, прекрасно понимая, что такого желания у меня не возникнет, — можете проехать с нами в полицейский участок, там и проведем допрос с соблюдением всех формальностей.
— Здесь мне будет удобнее, — ответил я.
— Я тоже так думаю. А теперь, мистер Тэлбот, скажите, есть у вас что добавить к показаниям, данным вами, о происшествии на автостоянке вчера вечером, которое закончилось смертью человека?
— Нет, — ответил я. — Добавить нечего.
— И вы все еще верите, что убитый доводится вам отцом? — спросил он.
— Да, — ответил я. — Верю.
— Похоже, что вы правы, — медленно начал он. — Анализ ДНК показал, что вы с пострадавшим являетесь близкими родственниками. Не стопроцентная уверенность, но этого достаточно, чтоб доказать родство.
Что ж, по крайней мере, тут отец не солгал.
— Однако, — продолжил он, — результаты анализов ДНК позволили выявить еще кое-что. — Тут он сделал паузу для пущего эффекта. — Ваш отец был в розыске за убийство, совершенное тридцать шесть лет назад.
— Что? — воскликнул я, потрясенный. — Вы в этом уверены?
— Совершенно уверен, — ответил он. — И здесь совпадение по ДНК на все сто процентов.
— Но кого же он убил? — точно в трансе произнес я.
— Патрицию Джейн Тэлбот. Свою жену.
Глава 04
Софи все еще злилась, когда я приехал к ней, но, по крайней мере, разговаривала, хоть и с плохо скрываемым недовольством.
Ко времени, когда я добрался до больницы близ Химель-Хемпстед, было уже начало девятого.
— Думала, ты опять не приедешь, — с укором заметила она.
— Я же сказал, что приеду, — с улыбкой ответил я и попытался как-то разрядить обстановку. — И вот я здесь, дорогая.