Пятницкий
Шрифт:
Пока убрали скотину начало светать. За утренними хлопотами никто не заметил, как Митрофан поманил брата Николая на лавку, в тёмном углу избы.
– Николка… ты скажи батюшке, что не поеду я боле в училище, – прошептал он еле слышно, не поднимая головы.
– Вот новость! С какой стати? Ты, братец, не проснулся ещё? – Николай взъерошил волосы мальчика, словно надеясь, что в голове от этой перемешки выпадет другая мысль.
– Не хочу я туда. Не поеду и всё.
– В чем причина? – брат начал понимать, что дело серьёзно и это не
– Тяжко мне тама. Дыхнуть разу нечем. Не поеду.
– Это всё из-за Песенника? Так я поговорю с инспектором, всё уладится.
– Я всё одно не поеду. Хоть убейте. Силой повезёте – сбегу.
Митрофан сел на лавку, отвернувшись в угол.
– Да… дела, – пробормотал Николай, закручивая цигарку.
Мать накрыла завтракать. В тусклом свете раннего январского утра на столе завиднелись горшки с молоком и гора пирогов с капустой.
Младшие уже попрыгали с печи и заняли места на лавках вокруг стола. Огонь в печи, вошел в силу и загудел приятным для слуха голосом.
Из-за занавехи вышла мать:
– Митроша, Николай, сколько вас ноне собирать? По углам забились, нос воротють, как свиньи Рявокины!
– Мать, тут дело у нас есть, отца кликни, – попросил Николай затягиваясь самокруткой.
– Чаво ишо удумали? Отец вон идё из амбара. Собрал вам в дорогу гостинец.
Слышно было, как отец топчется в сенцах, обивая снег с валенок.
Спустя полчаса пироги на столе так и лежали не тронутыми.
Андрюшка на всякий случай утёк подальше на печь, вместе с получившим затрещину котом, попавшимся под ногу отцу. Анна тихонько присела к окошку с иголкой и нитками, как будто самое время сейчас заплатить старый носок.
Потемневший лицом отец, перестав ходить по избе, присел, наконец, на лавку у стола. Вылив криком свой гнев, он никак не мог успокоиться. Грудь, раз за разом, подымалась и опускалась тяжелыми выдохами. В руках он зачем-то крутил деревянную щеколду, непонятно откуда взятую.
Мать засуетилась. Хотела было пойти вслед за Митрофаном, выскочившим в одной рубахе из избы. Следом за ним сразу вышел Николай.
– Сиди! – стукнул ладонью по лавке отец видя как мать накидывает тёплый платок. – Один пошёл, и ты ишшо. Много чести этому шуталомному!
Не снимая пухового платка, она бессильно осела на табуретку у двери. Тяжкая тишина разбавляемая лишь шорохом молчком пихающихся на печи детей тянулась не долго. В избу вернулся Николай.
– В сарай убежал. Сидит у яслей в соломе, – сообщил он, видя, что все повернулись в его сторону. Сестра не сдержавшись, всхлипнула.
– Отец, чего делать будем? – подняла голову мать.
– Нихай сидит хоть до Вербного! Не желает отца знать, может овца ему даст указ, как жить дале.
Николай присел на лавку, нащупал в кармане кисет, но понял, что табак закончился. Повертел в руке загодя заготовленную бумажку, спокойно, будто всё шло своим чередом, сказал:
– Характер Митрофана ты знаешь. Силком вязать прикажешь?
– У него должно желания проснулись гусей со свиньями пасти. Ломоносов, ты даве гутарил, с самого севера шёл за учением. А этого силком не спровадишь на всё готовое, – сказал отец и посмотрев на щеколду, со злостью швырнул её на подоконник.
– Кубыть грех, свиней то пасти, – вступилась мать, разглаживая уголки платка. – Небось не с ножиком на дорогу пойдёт.
– А в храме бы служил, – вновь с горечью возвысил голос отец. – Иль худо? Жизнь перед ним ложилася ровная и почётная, лишь учись. Какие черти, прости Господи, его обратали?
Николай плеснул в кружку холодного молока. Сделал несколько глотков с видимым удовольствием, стёр белые капли с усов.
– Надо ехать, отец. А на Митрошу не серчай. Может и пожалеет он, а может другой путь ему Господь начертал. Неволить тут последнее дело.
Мать вздохнула и махнула рукой.
Догадавшись, что гроза прошла, с печки за пирогами слетел Андрюшка. Кот же, не понимая речи, пока лишь с опаской выглядывал, не решаясь спуститься.
– А ну, погоди, – остановила его сестра. – Погреть надо, остыли совсем.
Мать замахнулась утерником на нетерпеливого мальчишку. Отец, натянув малахай, не дожидаясь пирогов, ссутулившись, вышел во двор.
Глава 8
В молочном утреннем свете неспешно падали крупные пушистые хлопья. С каждой упавшей на землю снежинкой серая сонная туча теряла свою полноту, становясь тоньше и прозрачнее. Солнце уже угадывалось на востоке мутным белым пятном.
Снег задумчиво накрывал село, тишиной принося её с неведомой бесконечной высоты. Это была та самая обволакивающая тишина, которая не рушится от редких посторонних звуков, а впитывая их, становится глубже и плотнее.
Коротко, спросонья мукнул телёнок у соседей, заквохтали в катухе куры, скрипнули сани за воротами.
Митрофан вышел из сарая услышав, как возница хрипло прикрикнул, трогая коня. Вытерев слёзы, подошёл к плетню, оставляя за собой следы на только что выпавшем снегу.
Сани, в которых пустовало его место, обновляли ставший еле видимым путь вдоль слободы. Отец притулился с краю. Проехав чуть, соскочил у церкви.
Несколько баб вдалеке не спеша двигались к утренней службе.
Николай, оглянувшись, увидел брата и махнул рукой, то ли прощаясь, то ли веля скорее бежать в избу. Митрофан помахал в ответ. В дом не пошёл. Ёжась от холода, ступил из ворот.
Фигура отца в чёрной рясе оставалась, хорошо различима в снежной пелене.
Глядя как сани заворачивают у крайних изб в сторону станции, Митрофан высунул язык пытаясь поймать холодные хлопья. Как ни старался, ничего не почувствовал. Снежинки мгновенно исчезали, сгорая на горячем, влажном лице ещё не просохшем от слёз.