Пятые приходят на помощь
Шрифт:
— В общем, дело не стоит серьезного внимания. Есть у нас такая Анна Ивановна. Хитрющая, скажу я вам, женщина. Много лет работаем вместе, а понял ее только на днях. Так вот, эта Анна Ивановна лесоматериалы сбывала, какими-то путями переправляла своему племянничку, некоему Чернову. Ну-с, потом почуяла, что пахнет порохом,— и в милицию. К вам же, товарищ старшина, ходила?
— Было дело,— сказал Копытов.
Кузькин оживился, вытер бритую голову платком.
— Вот-вот,— довольно закивал он.— Значит, просигнализировала. Я, мол,
Самодовольство Кузькина было неприятным. Копытов подумал, что он и сам иногда при приеме посетителей бывает не лучше этого толстяка.
— Действительно, воробей еще тот,— вздохнул старшина.— Значит, в суд?
— Дурную траву — с поля вон! Так, кажется, говорят? Вы же меня первый осудите, если с преступниками нянькаться стану.
Копытов вспомнил своего приятеля, дядю Васю, уже ушедшего на пенсию. Всю жизнь дядя Вася прослужил в милиции в звании старшины. Два раза в него стреляли, но дядя Вася, подлечившись, снова возвращался на свой пост.
Копытов недавно был у него в гостях. Тот выставил на стол солений и варений, а за рюмкой доброй наливки говорил:
— Ты, Гошенька, еще молодой, ищешь в милиции острых ощущений. Я ведь тоже прошел через это. Спору нет, всяко у нас бывает: и бандиты есть, и воришки, и хулиганишки. Воевать с ними приходится. А когда воюют, то обе стороны урон имеют. Нам надо только похитрее бандита быть, вовремя схватить его, обезопасить. Но не это главное, Гошенька, в нашей милицейской работе. Власть нам дана большая — злоупотреблять этой властью не надо. Хорошего человека опасайся обидеть, возвести на него напраслину. В плохом — хорошее увидь и этому плохому дай понять: не так уж он и плох. Сложное это дело — быть милиционером. Это психологическое дело, Егор...
Копытов понимал, что все, о чем говорил дядя Вася, на официальном языке называется двумя словами — профилактическая работа, и эти слова, казалось ему, больше подходили не для милиции, а, скажем, для медиков. Но вот сейчас, впервые встретившись со многими неясностями, когда он может и должен сыграть не последнюю скрипку не только в судьбе одного человека, но и, наверное, в жизни нескольких человек, сейчас старшина почувствовал правильность слов старого милиционера дядя Васи, свою особую ответственность.
— Откуда вам известно, что Анна Ивановна переправляла лес племяннику? Она что, призналась? — спросил старшина.
Заведующий лесным складом хихикнул:
— Шутник вы, товарищ старшина. Кто же в таких делах будет признаваться? Добровольцев в тюрьму не найдешь. Проверочка, небольшая ревизия показала, что это материально ответственное лицо кругом виновато.
Старшина встал, надел фуражку. С упреком сказал:
— Ловко у вас все получается. Тогда надо и сторожа привлекать к ответственности. Ведь он выпускает машины с лесом. А выпускать должен только по накладным. Не так ли, товарищ Кузькин? Ну, и вас, разумеется, тоже надо привлекать.
Кузькин
— Вы шутите, старшина?
— Какие там шутки! Вы ведь тоже лицо материально ответственное.
Кузькин обиделся:
— Уж не хотите ли сказать, что я в пропаже леса замешан?
Старшина махнул рукой.
— Ничего я пока не хочу сказать. Пройдемте лучше со мной по территории,— пригласил он Кузькина.
Около забора остановились. Копытов сказал:
— Легонько толкните вон ту широкую доску.
Кузькин уперся в нее сапогом, доска стала отходить.
— Ну, и как? Могут через эту дыру пиломатериалы исчезать?
Кузькин вытирал платком бритую голову.
— Это доказать надо.
— Докажем,— уверенно пообещал старшина.— Докажем и укажем, что плохо следите за порядком. Бдительность проявляете не там, где надо.
— У меня — сигнал!—уверенно сказал Кузькин.— Письмецо этакое. А на сигнал трудящегося я обязан прореагировать.
Старшина цепко соединил в уме два письма — на шахту и на лесосклад. А что, если это один автор?
— Можно посмотреть этот «сигнал»? — спросил старшина.
Он сразу же узнал почерк. Письмо написано той же шариковой ручкой, тот же наклон букв.
Теперь в кармане старшины Копытова лежали две анонимки одного автора.
Звягинцев ошеломленно смотрел на апостолов, все еще не веря, что половина из них — пионеры его отряда. Но когда Самсонов начал надевать на себя костюм змия-искусителя, а Профессор уверенно покрикивать на артистов, Павлик понял, что в прошлый раз его здорово провели.
Ежик тоже толкался среди апостолов с кинокамерой.
Звягинцев подошел к нему и спросил:
— Слушай, Еж, а не ты во время первой репетиции крикнул про милицию?
Орлов покраснел и смущенно пожал плечами:
— Не помню...
Звягинцев уже подступался к кинооператору, чтобы отколотить его.
Но Орлова выручил окрик режиссера:
— Еж, не крутись и не мешай!
— Як киносъемкам готовлюсь, — обиделся тот.
Самсонов сообщил:
— Съемок не будет.
Апостолы заволновались. Змий-искуситель стал подниматься на дыбы. Профессор Кислых Щей жестом успокоил киноактеров и сказал:
— Без паники, товарищи артисты. На художественный фильм требуется километр пленки и очень много времени. Озвучить его можно только на киностудии. Поэтому взвесили и решили сценарий переделать на пьесу и поставить спектакль.
Апостолы сбились в кучу. Спектакль их, конечно, не очень-то устраивал, хотелось посмотреть себя в фильме. Но если нужно для дела, то ничего не попишешь.
— Спектакль так спектакль,— высказался за всех святой Марк.— Только не тяните резину. Репетицию начинайте.