Пятый сон Веры Павловны
Шрифт:
След Коляна
Хрустальная пепельница преломляла свет, как призма.
Сунуть окурок в такую пепельницу – значит, оскорбить саму Красоту.
Но, судя по безжалостно раздавленному окурку, кто-то недавно выкурил в кабинете сигарету «Прима» или «Луч». Это было странно: Суворов не курил и редко кому разрешал курить в кабинете. К тому же, выкурены были не «Кэмел», не «Марльборо», а вот именно «Прима» или «Луч».
И начал Суворов не с главного:
– Ты хорошо знал Олега?
– Мезенцева? Конечно. Он дважды втравливал меня в идиотские сделки. В последний раз я потерял на нем пятьдесят тысяч.
– Долларов?
– Само собой.
– Каким образом?
– Покупка валютных фьючерсов, – неохотно объяснил Сергей. – Мезенцев должен был оплатить убытки, но долг так за ним и остался. С Мезенцевым вообще никогда нельзя было расслабляться, по-моему, он сам у себя воровал. Даже когда занялся нефтью, ничего в этом смысле не изменилось. А ведь сильно пошел в гору. По крайней мере, прошлой весной он сам мне звонил. Как, мол, живешь, Рыжий, готов получить должок? Наличкой хочешь или нефтепродуктами?
– Совесть проснулась?
– В Мезенцеве? – Сергей невольно повел носом, потому что нежный запах горячего шоколада заполнил кабинет. Секретарша, безгласная, но улыбчивая, поставив серебряный поднос на стол, вышла. – Совесть и Мезенцев! Эти слова никогда не стояли рядом.
– Тогда почему ты работал с Мезенцевым?
– А где выбор? Томск не Москва с ее триллионами. А Мезенцев все же Новый капиталист, прозвали не зря, была у него хватка. Жаль, исчез, не выплатив долга. Уже год прошел, слухов много, но сдается мне, что совсем смылся Мезенцев. Почувствовал, что кредиторы по-настоящему берут его в оборот, вот и смылся. Прячется в каком-нибудь кукурузном штате.
Сергей осторожно поднял чашку. Его не переставал дивить окурок в хрустальной пепельнице. По какой-то непонятной ассоциации он сказал:
– Помнишь Якушева, капитана ФСБ? Теперь он, правда, майор. Мы занимались с ним аферой с противогазами. Завтра он приезжает.
– Это как-то связано с Мезенцевым?
– И не только с ним, – кивнул Сергей. – Это связано и с господином Фесуненко из «Русского чая». Помнишь, он как-то кинул меня, ну так вот, все повторяется: теперь в Москве кинули его самого. Он вложил большие деньги в некий солидный банк, а банк лопнул. По совету умных людей господин Фесуненко попросил Валентина помочь ему и Валентин согласился. Не мог не согласиться, потому что, независимо от договора с господином Фесуненко, понятно, договора, санкционированного сверху, официально прикомандирован к тому же банку – от экономического отдела ФСБ. В деле этом фамилия Мезенцева мелькала не раз. Как и твоя, впрочем. Твою, правда, скоро вынесли за скобки, но Олег…
– Что Олег?
– Ну, ты понимаешь, – несколько запоздало предупредил Сергей. – Это конфиденциальная информация. Оказалось, что именно с Мезенцевым связан один крупный заказ, уже проплаченный банком. Некоторых клиентов только тем и утешали, что вот, значит, пойдет скоро томская нефть, тогда все получите. Грешным делом, господина Фесуненко мне совсем не жаль, – усмехнулся Сергей. – По старой памяти я даже кое-что подсказал Валентину.
– Что именно? Не секрет?
– Да потяни ты все это дело, подсказал я. Потяни, сколько можешь. Мезенцева все равно нет, год как исчез. Так что, копни хорошенько. И заработаешь, и поймешь, что действительно за всем этим стоит. Если уж искать Мезенцева, то всерьез.
Суворов покачал головой:
– Утром звонил Каляев. Говорит, нашли Мезенцева.
– Где? – удивился Сергей.
– В Томске.
– Вернулся?
– Ну, можно сказать и так. – Суворова покачал головой. – Можно сказать, что вернулся.
– То есть?
– Я же сказал, нашли Мезенцева. Точнее, труп нашли. В Ушайке под железнодорожным мостом.
– Опять отец Даун?
– Все в Томске, как сговорились, – сжал губы Суворов. – Что бы ни случилось, всё валят на Дауна. И зарезал отец Даун. И украл отец Даун. И поджег, и изнасиловал, и ограбил он. Только в милиции не имеют ни его описания, ни его портрета. По-моему, сами преступники всё это придумали. Но если всерьез, то вот как раз с Мезенцевым получается интересно. Не обнаружили при нем ни денег, ни бумаг, один только паспорт. Разбух он от воды, понятно, но все же остался паспортом. А вот одежка на трупе самая что ни на есть мерзкая и потасканная. Никогда Мезенцев не носил таких лохмотьев, и не мог носить. И лицо разбито. Полковник Каляев считает, что Мезенцев вернулся в Томск тайком. Вот только не добрался Мезенцев до дома.
– А это точно он?
– Полковник утверждает, что да, но официального заключения пока нет.
– Значит, плакали мои денежки?
– Теперь уж точно плакали, – согласился Суворов. – Но у тебя есть другая возможность вернуть свои пятьдесят тысяч.
– Что ты имеешь в виду?
Суворов отставил пустую чашку:
– Что ты, собственно, знаешь о Мезенцеве?
– Большая скотина, – усмехнулся Сергей. – Можешь мне верить.
– Ну, такое можно сказать про многих.
– Ладно, уточню, – согласился Сергей. – О мертвых плохо не говорят, но я уточню. На мой взгляд, он всегда был именно скотиной. Сам знаешь, что без некоторой доли мошенничества в бизнесе не выжить, но у Мезенцева любое мошенничество выглядело как-то особенно гнусно. Натолкать в задницу бумаг – нет проблем, нагнуть партнера – тоже. И жаба давила: собственную жену дальше Синего утеса никуда не пускал. Лучшие годы ее жизни прошли на Обской даче. Не побывала она ни на Кипре, ни на Мальдивах, как жены других ребят, не посмотрела мир, а когда однажды попробовала заняться благотворительностью, Мезенцев из этого акта устроил такое наглое рекламное шоу, что она раз и навсегда отошла от всякой деятельности. Да ты знаешь, Соня Хахлова об этом писала.
Он произнес имя Сони и сразу пожалел об этом.
Любое напоминание о людях, входивших в близкое окружение Веры Павловны, сразу меняло Суворова. Он мрачнел, в глазах появлялась странная тень. Он до сих пор никак не мог смириться с тем, что Веры нет. Иногда мне кажется, сипло и как бы даже виновато объяснял Суворов Сергею, что Вере попросту не хватило сил. Она слишком много времени провела в жизни, полной ограничений. Не понимаю, почему Вера не умерла с тоски еще раньше? В той, например, нашей двухкомнатной хрущевке на Красноармейской… Продолжайся та жизнь, Вера, наверное, точно умерла бы с тоски, или бросила меня… Оставайся я тем нищим доцентом, так бы все и случилось… Если помнишь, не раз объяснял Суворов, любимым Вериным писателем был Чернышевский. Так вот, в первом сне Веры Павловны, в самом первом, в самом поэтическом своем сне Верочка (героиня Чернышевского) видела себя лежащей в параличе, заточенной в сыром подвале. И когда чудом была вылечена и выведена из подвала, то подумала: «Как же это я могла так долго переносить паралич? Как же это я могла не умереть в таком сыром и темном подвале?» Суворов сумрачно качал головой. «Это я помогала тебе, это я вывела тебя из подвала и вылечила», – ответила Верочке некая девушка, лицо которой постоянно менялось. То оно было лицом француженки, то лицом полячки, немки, англичанки, то русским лицом. Это так писал сам Чернышевский. «У меня много самых разных имен». Прости, что я тебе все это напоминаю, не раз сумрачно косился Суворов на Сергея, но ты, наверное, давно уже забыл содержание снов Веры Павловны. Та странная девушка с меняющимися лицами сказала Верочке: у меня много имен, у меня разные имена. Дескать, кому как надобно меня называть, такое имя ему я и сказываю. А ты, предложила она Верочке, зови меня любовью к людям. Это я вылечила тебя и выпустила из подвала. Иди в мир, сказала она Вере Павловне, и всегда помни, что много еще в мире обиженных и страдающих. Иди, и помогай, и лечи.
И Вера Павловна пошла.
Как моя Вера, сипло пояснял Суворов.
Иногда мне кажется, не раз пояснял он, что в последние годы Вера любила уже не меня, а только то, что я как бы извлек ее из сырого подвала и дал возможность выпускать из подвала других. Вполне возможно, думал про себя Сергей. Ты ведь, наверное, даже не догадываешься про господина Хаттаби…
Вздохнув, Суворов подержал на ладони тонкую книжку.
– «Папася мамася, – негромко процитировал он. – Банька какуйка визийка Будютитька васька мамадя Уюля авайка зыбититюшка». Спасибо тебе за книжку Крученых. Почему-то Вера хотела, чтобы я что-то такое собирал. Теперь это мне помогает.
И вдруг спросил:
– Чем ты занят сейчас?
– Налаживаю связь с рабочими.
– В каком смысле? – удивился Суворов.
– А в самом прямом, – усмехнулся Сергей. – Прошлым летом с Колей Игнатовым поставили мы в Мариинской тайге пихтоварку. Сейчас сидят на таежной реке Кие два наших мужика и гонят пихтовое масло. Работы хватает, продукты есть, вот только рация оказалась слабоватая. По нынешней жаре воздух сильно наэлектризован, мужики часто теряются в эфире.
– Пихтоварка может приносить доход? – удивился Суворов.