Пятый сон Веры Павловны
Шрифт:
Неужели, правда следил за мной?
Предостережение Карпицкого моментально всплыло в памяти Сергея.
Карпицкий ясно намекнул в прошлом году: поостерегись, дескать, Сергей, попал ты в какой-то серьезный список. Неизвестно, что это за список, но ты в нем. В конце концов, те же господа Тоом и Коблаков действительно могут припомнить прогулку по Эстонии…
Оставив машину механику («Сделаю, выставлю за ворота, в мастерской места совсем нет»), Сергей отправился в Лагерный сад. Только расслабился, затренькал сотовый. «Ну и жара у вас! – услышал он голос Валентина. – Никак не ожидал такого в Сибири». – «Откуда звонишь?» – «Из аэропорта». – «Почему не предупредил, я бы подъехал». – «За мной уже подъехали, – засмеялся Якушев. – Ребята из вашей Конторы. Я весь мокрый, но считай, уже включился в работу». – «Когда ко мне?» – «А ты уже один? Семья на Алтае?» – «Уже неделю как один». – «Тогда завтра переселюсь к тебе». – «Почему завтра?»
Валентин засмеялся и переспрашивать Сергей не стал.
Расслабившись, развалился на скамье.
Вот хреновина это или нет?
Неделю назад прямо у подъезда какие-то бандиты шлепнули своего же братка. Шлепают они друг друга постоянно, Бог в помощь, но тут разборка состоялась какая-то слишком наглая. С утра торчали во дворе милицейские машины, труп увезли, но к Сергею (первый этаж) оперативники заглядывали раз пять. Слышали выстрелы? Где находились ночью? Видели кого-нибудь? Ну, и так далее, весь набор обязательных вопросов. А на следующее утро прямо под окном кухни (там, где раньше валялся труп) появился жестяной похоронный венок веселого зеленого цвета. Понятно, не от милиции, а от других братков. От жары крыша и у братков едет. Жаришь яичницу, а перед глазами венок маячит. Пьешь кофе, а перед глазами все тот же венок. Тут никакая еда в рот не полезет, пожаловался Сергей милиции.
Венок, естественно, увезли.
Но на следующий день он появился снова.
В конце недели милиция плюнула. «У нас столько сотрудников нет, чтобы держать их на вывозке ваших венков, – недовольно сказал Сергею начальник местного отделения. – Потерпите дней сорок, бандиты сами прекратят комедию». – «А если не только не прекратят, а еще и памятник поставят убитому?» – «У них конкуренты, памятник долго не простоит», – хмыкнул милицейский майор. «Это почему?» – «Да рванут его к чертовой матери!»
Сергей сидел на скамье, лениво созерцая пыльную улицу.
Когда-то ему очень хотелось перебраться из Киселевска в Томск.
Смешно и грустно вспоминать киселевский Брод, покачал он головой, а ведь было время, когда он казался ему настоящим Бродвеем. От главного гастронома до горкома партии, и от горкома партии до главного гастронома, – с обеих сторон улицы Ленина поднимались огромные тополя. Летом белый пух покрывал обочины, забивал канавы. Пацаны умело швыряли в сухие сугробы зажженную спичку. Сугробы вспыхивали спиртовым, почти невидимым пламенем. Все самые интересные события всегда происходили на Броде, там же в местном ДК можно было побалдеть под музыку «Викингов». К их смелым аранжировкам изумленно прислушивались основатели марксизма, изваянные на Броде в полный рост. Внимательно прислушивался к неистовству «Викингов» и вождь мирового пролетариата, привычно сунув каменную руку за отворот каменного плаща. Держался, наверное, за каменный кошелек, не доверял местной шпане.
Но все же похоронные венки под окна там не подбрасывали.
Как механик и обещал, купленная месяц назад новая «тойота» Сергея стояла за воротами мастерской. Но стояла чуть ли не на ободах. «Как это понимать, черт возьми?» – «А что такое?» – начал было механик.
И заткнулся.
Жара, похоже, действовала на всех: вот только что все было в порядке, а теперь три колеса «тойоты» (задние и переднее левое) оказались проколотыми.
Пришлось звонить Коле Игнатову.
Пришлось терять время на смену колес.
А потом, уже под самый вечер, разозленного Сергея где-то возле почтамта прямо на ходу окликнула из белой «шестерки» Соня Хахлова: «Рыжий! Привет от Морица!» И мгновенно растворилась в дышащем жаром и бензином потоке машин, будто ее не было.
Крейзанутая, сплюнул Сергей.
Поэт-скандалист давно пропал, какой привет? Ищут прохожие, ищет милиция, нет поэта. Приеду домой, решил Сергей, сразу нырну под холодный душ. А потом завалюсь спать.
Завалиться-то он завалился, но не выспался.
В двенадцатом часу ночи почти под окнами, чуть не наехав на жестяной венок (в сумерках не зеленый, а черный), остановилась белая «восьмерка» с бритыми ребятами из третьего подъезда, гордо именующими себя скинами. Духота нисколько им не мешала, а любимой их группой оказался «Пикник».
Мое имя – Стершийся Иероглиф… Мои одежды залатаны ветром… Что несу в зажатых ладонях меня не спросят, и я не отвечу… И как перед битвой, решительной битвой, стою у каждого перекрестка…
Не выдержав, Сергей вышел на лоджию:
– Эй, ребята!
– Отвянь, овощ!
На все вопросы не будет ответа, ведь имя мое – Стершийся Иероглиф… Мои одежды залатаны ветром…
– Нет другого места?
– Отвянь, овощ! – так же лениво откликнулся лидер скинов, быстрый, остролицый, смахивающий на хорька человечек. На хищном его носу сидели темные очки в простой оправе. Скорее для красоты, чем по необходимости. Особенно в сумерках. Было у Сергея подозрение, что в свободное от безделья время бритоголовые разливают в гараже паленую водку, но сейчас водку они водку пили, сосали, вваливали – духота им была нипочем. Они балдели и от водки, и от духоты, и даже от некоей как бы сопричастности к валяющемуся на траве жестяному бандитскому венку.
– Ладно, отвяну, – согласился Сергей. – Только учтите, что на девятом этаже недавно поселился шиз. У него даже справка есть. Дезадаптированная личность с дилинквентным поведением, – удачно ввернул Сергей, вспомнив поэта-скандалиста. – Может, он и потерпит часок, не знаю. Но потом точно сбросит трехлитровую банку с водой.
Сообщение подействовало.
Впрочем, на следующий вечер, как раз в момент, когда приехавший Валентин не без удовольствия распахнул окно, выходящее на жестяной бандитский венок, белая «восьмерка» снова подвалила к дому.
И так же шумно.
Ты наверно нарочно красишь краской порочной лицо…
– Долго сидеть не будем, – как раз говорил Валентин. – У тебя тут тихо, а я почти всю ночь провел над бумагами. С майором Егоровым когда-то учился в школе, он друг детства, не просто коллега. Сам понимаешь, подкинул мне кучу самых интересных бумаг…
Обожжешься – смеешься, вот удача в конце-то концов… Прочь фонарь гонит утро, повезло хоть кому-то… Он поймал тебя красным кольцом…