Пятый сон Веры Павловны
Шрифт:
Касса функционировала.
Мы без всякой очереди сняли с текущего счета пятьдесят тысяч.
Кстати, братец Андрея Ф. тоже не удивился моему появлению, зато, глядя на меня, вспомнил, что в каморке музыкантов ресторана гостиницы «Томск», в котором он трудится певцом песен в музыкальном ансамбле, спрятана початая бутылка водки. Вообще-то, сказал братец, кабак сейчас закрыт на спецобслуживание чужестранцев, прибывших к нам в город на какую-то международную конференцию, но сообщение это нас нисколько не взволновало. Нас больше взволновало то, что ключи от служебной каморки братец непредусмотрительно отдал какому-то товарищу по службе.
Подумав, мы пошли за ключом к руководителю ансамбля барабанщику Артуру Г. Николаеву.
Когда мы расстались с миротворцем, я сказал: «Сегодня мы будем иметь анабазис, то есть, сегодня мы не только надеремся, но и приключений себе на жопу найдем». Я сказал это потому, что не люблю пить просто так, ради употребления крепкого напитка внутрь, и давно пытаюсь развивать пьянку во что-то веселое. К тому же, я давно не пил, да и вообще приключения мне нравятся в основном бескровные и бесплатные.
Шипя от жгучего солнца, мы добрались, наконец, до вышеназванного кабака, где забрали из служебной каморки початую бутылку водки, купили еще одну и соленых огурчиков на базарчике рядом, и пошли, палимые солнцем, вдруг странно и горячо озадаченные известной пионерской проблемой: а где, собственно, пить? (Братец Андрея Ф., несмотря на обладание изолированной комнатой, почему-то не хотел пить дома). Все было так ужасно выжжено солнцем, что по дороге к центру города я опять подумал, а не завернуть ли нам к тебе, прохладная девушка Зейнеш, но вовремя вспомнил, что ты всегда говоришь много и умно, а значит, у тебя мы не словим кайф. И мы шли все дальше, купив попутно химической газировки и хлеба – заботились о закуске. Зашли в одно более или менее прохладное место, но там обломилось, и пришлось-таки идти к братцу, где все вдруг оказалось на удивление хорошо – то ли братец зря паниковал, то ли именно паникой обеспечил нам хорошую карму.
Выпив под музыку и беседу полторы бутылки тепловатой водки, мы почувствовали себя решительно посвежевшими, и так же решительно ступили на стезю анабазиса, то есть, купили еще две бутылки. В «Славянском базаре», куда мы ненадолго заглянули, братец чуть было не остался совсем, потому что какие-то кореша ни с того, ни с сего предложили ему шестидесятилетнюю девственницу, потенциальный партнер которой куда-то загадочно пропал. Впрочем, в самый ответственный момент несчастный все-таки появился, и братец снова присоединился к нам, и мы, наконец, сделали то, чего, будучи трезвыми, старались не делать: весело абонировали прогретый солнцем таксомотор и, развеселые, поехали в гостиничный ресторан, где как раз завершался банкет, организованный для участников международной конференции. Там веселье царило во всю. Там наши ученые братались с чужестранцами. Там танцы и песни звучали из динамиков, а на эстраде энергично стучал в барабан Гена Власов – устроители конференции постарались иметь хороший band для своего банкета.
Держась с достоинством, мы прошли в зал, и с этого момента я действовал, повинуясь исключительно инстинкту. Как будто чья-то рука властно взяла меня и повела, беспечного, сквозь бесконечный вечер, сквозь бесконечную ночь. Тем более, что после шампанского мне стало совсем легко и весело, как, наверное, и должно быть человеку, попадающему в прошлое из своего будущего. С громадным фужером в руках я бродил по душному залу и доброжелательно беседовал с разными чужестранцами, постоянно забывая самые распространенные английские слова. Известного западного философа Тимоти Фроста (я не раз видел его портреты в научно-популярных книжках) в приватной беседе я ласково назвал Тимкой Отморозком. Тимоти тайного смысла имени не понял, но все равно беседа ему понравилась.
Обходя наполовину пустующие столы (хозяева или уехали, или курили на свежем воздухе), я сливал в громадный фужер красные и белые вина и шампанское, поминутно этот коктейль прихлебывая. Коктейль ровно ложился на немалое количество выпитой перед тем водки и действовал бодряще. С фужером в руках я выбрел наконец на улицу, где рассказал малознакомым японцам о том, что I am a Siberian wrighter und schriftsteller. Молчаливый Андрей Ф. и его говорливый братец в это время действовали по каким-то своим чисто индивидуальным планам, поэтому наши пути ни разу не пересеклись. Очевидно, подсознательно мы успели заключить конвенцию, как дети лейтенанта Шмидта, и каждый старательно окучивал только свой огород; встретились мы только возле «Икарусов», долженствовавших отвезти разотдыхавшихся ученых в Академгородок. Я допил фужер до дна и широким жестом пригласил всех своих многочисленных собутыльников в автобус. Одновременно я шмякнул фужер о бетонную кромку газона. Потом многие удивлялись, как это нас вообще пустили в автобус, но лично я больше есть изумлений, как это нас из автобуса не выкинули на полном ходу грубые томские эфэсбэшники – видимо, они сами капитально были под шофэ, или попросту попали под наше беспощадное обаяние.
В Академгородке началась следующая серия анабазиса.
Началась она с высадки у высоких ступеней гостиницы «Рубин», которую построили отцы ТФ СО РАН, чтобы не зависеть от города в приеме ученых гостей со всего мира. За время поездки братец молчаливого Андрея Ф. успел подружиться с ученым западным немцем и обзавелся его написанным нетвердой рукой адресом плюс начатой пачкой «Marlboro». Сам же Андрей Ф. мчался сквозь бесконечную ночь, лелея под твердой рукой бутылку водки, которую мы взяли с ресторанного столика, и положили в непрозрачную сумку. Он, как всегда, молчал, а я пытался беседовать с неким бородатым и капризным забугорным мэном. Правда, теперь это был уже не Тимка Отморозок, а совсем другой, зато даже более крупный – физически. Слушать ему меня было так мучительно, что свои переводческие услуги нам предложил крепкий русский товарищ, скорее всего, сотрудник ФСБ – белая рубашка, красный галстук, и совершенно не запоминающееся лицо.
На душном крыльце гостиницы «Рубин» тусовка продолжилась. Ученые интенсивно прощались, целовались, обменивались матрешками, научными секретами, закрытыми микрофильмами и пенковыми трубками, но я уже действовал автоматически, то есть сразу прошел внутрь гостиницы. Никто меня не остановил, и зря, потому что в общем-то я ничего не хотел. Просто чувствовал пьяное добродушие: вот приехали в гостиницу – надо войти. Я и вошел – спокойный, лохматый, посасывающий сок из тетрапака с родины Афродиты, где-то прилипшего к моим рукам. Естественно, в солнцезащитных очках, это круто. Гостиница довольно высокая, а внутри у нее пусто, то есть коридор идет квадратом, а в провале вниз – зимний сад, а в провале вверх – стеклянное перекрытие.
Довольно мило, отметил я про себя И забрел в какой-то номер.
В номере никого не было, хотя на столе и в креслах валялись всякие вещи.
Я, не глядя, залез в первый попавшийся мешок. Там лежал фотоаппарат, явно не отечественного происхождения, а на столе вызывающе поблескивала кучка импортной мелочи. «Здесь живет чужестранец!» – подумал я проницательно. И подумал: «Может, украсть чего?» Об обратном выходе я в тот момент как-то не думал, но брать ничего не стал.
Ведомый Провидением, я вышел в коридор, где заметил идущую к лифту стройную женщину с цветами в руках. Улыбаясь, мы вошли в кабину лифта и поехали наверх. Там я пытался помочь донести цветы до ее номера, неразборчиво бормоча что-то по-английски, но женщина от моей помощи отказалась. Специально для тебя, прохладная девушка Зейнеш, подчеркиваю: во всех своих действиях во мраке той ночи я ничем не руководствовался. Я вообще ничем не руководствовался. Меня просто мотало, как осенний лист, в любой момент я был готов поддаться любым порывам.