Пятый сон Веры Павловны
Шрифт:
Увидев меня, Игореха П. удивился, но сказал: «Проходи».
Я прошел, и увидел теплую компанию, шикарно пирующую в полутьме – не просто теплой, а горячей. Среди пирующих оказался мой давний приятель физик-топопривязчик Андрей З. Я обрадовался ему, как родному, допил виноградный сок и выбросил пустой тетрапак в открытое окно.
Компания притихла.
Оказалось, что чужестранцев в компании количественно больше, чем наших, и они удивились моему широкому Западно-Сибирскому жесту. Правда, Игореха П. тут же представил меня как шутника и небезызвестного русского писателя. Тогда чужестранцы снова заулыбались.
Я тоже оживился, стал накатывать водку и рассказывать дикие истории на английском. Физик-топопривязчик, почувствовав некоторую ответственность, сперва переводил чужестранцам избранные места, особенно те, которые я не мог грамотно сформулировать, но потом понял, что истории мои действительно бесконечны и ничем не кончаются, а потому дал мне несколько звонких шведских и финских монет, чтобы я замолчал. Монеты я взял, но гордо ответил физику-топопривязчику: «Чтобы заставить меня замолчать, звонких монет должно быть больше!» Тогда и он отступился от меня, а значит, в очередной раз восторжествовала справедливость.
Компания Игорехи П., как выяснилось, состояла из шведа, финна, двух французов и француженки, на вид очень костлявой, типа городской коровы. Из русских выпивали и говорили об интересных вещах два брата-акробата – Дима и Коля. Кстати, после их ухода выяснилось, что пропала добрая половина всех принесенных Игорехе П. фирменных суверниров, как то: мыло, кофе, сигареты, презервативы, но некоторая (не самая добрая, то есть книги и буклеты) все же осталась.
Просидели всю ночь.
Утром Игореха П. прямо по жаре уехал сдавать экзамен на Шарики во вновь открытое отделение Кемеровского Института Культуры, а мы с физиком-топопривязчиком поспали чуток. Потом хозяин вернулся, и мы снова стали пить хорошую «Столичную» из запасов международной конференции. Увлекшись, ребята много говорили об известном западном философе конца ХХ века Тимке Отморозке и о каком-то арабском шейхе господине Хаттаби, – не путать с чеченским полевым командиром Хоттабом, а так же со стариком Хоттабычем. Утирая пот с крутых лбов, ребята долго и бессмысленно гадали, почему названный арабский шейх, прилетев в Томск, на саму международную конференцию не явился, и даже жил не в гостинице, как все чужестранцы, а в каком-то специальном, может даже засекреченном месте? А о тебе я и совсем забыл, девушка Зейнеш. И теперь пишу перед самым возвращением в будущее. Сердиться на меня не надо. Ты ведь понимаешь, ханни, зайди я к тебе, не было бы всего того, что было.
Good bye!
PS
Моя агония стала огнемно каким-то ацетиленовымможет быть сейчас ты едешь в автобусеи я вижу его откуда-нибудьи в этот вечер все более позднийразгорается все сильнее звездаPPS.
Железному дровосеку, рыжему железному уроду с костяной головой – привет из будущего!
Украденное письмо
Жуткое выдалось лето.
Жгучее, сухое, безветренное.
«Серый, – дозвонившись до Мариинска, сказал Сергей старому приятелю, – у вас там в тайге сидят двое рабочих, гонят пихтовое масло. Какие новости? Третью неделю нет мужиков в эфире. Может, запили?»
Серый рассмеялся:
«Это тайга, чудак! Если они сварганили аппарат, сахару им все равно не хватит. Забрасывали гегемонов на заимку мои люди, так что я прекрасно знаю все их запасы».
«Почему же они молчат?»
«Может, батареи сели по такой жаре. А может, лень. Я бы послал моторку, да река обмелела. А на юге тайга горит. Не рядом с твоими гегемонами, но и не далеко».
«Успокоил!»
Серый засмеялся: «Ничего с ними не случится».
«Ну да, не случится! – не поверил Сергей. – Одни фамилии чего стоят! Кобельков да Коровенков! Где ты в этом сезоне таких нашел?»
«Не боись, – рассмеялся Серый. – У нас, в Мариинске, гегемон крепкий, цивилизацией не испорченный. Ты фамилиям сильно не верь, мало ли какие бывают фамилии? Помнишь, в киевском „Динамо“ играл Пузач? Чем плох? Побольше бы таких Пузачей. А твои гегемоны, конечно, пили, не могли пить: у них идиосинкразия на городскую культуру. На мировую, кстати, тоже. Но вообще они хорошие мужики».
Молчание рабочих, затерявшихся в тайге, тревожило Сергея.
Странным образом тревожило его и письмо Морица.
«Пишу перед самым возвращением в будущее». Что это могло означать?
Если Мориц действительно появлялся в Томске, почему никто не обратил внимания на его появление? Ведь официально Мориц числится в розыске. Эта его встреча с милицией, описанная в письме. «Я ему не поверил, но имя и адрес назвал честно. Менты тут же сделали запрос и получили удовлетворивший их ответ». Что за чертовщина? Милиционеры мертвой хваткой должны были вцепиться в Морица, а его отпустили.
Ну, Соня Хахлова ладно.
Соня отправила стихи Морица в набор и опять забыла о нем.
Но существует некий молчаливый Андрей Ф., существуют его говорливый братец, существует физик-топопривязчик Андрей З., наконец, этот Игореха П. Читают же они газеты, слушают радио, должны были донестись до них хоть какие-то слухи об исчезновении Морица! Или он так всех достал, что радуются его отсутствию? Все равно кто-то должен был удивиться появлению Морица в Томске.
Наконец, этот господин Хаттаби.
О совпадениях говорить не приходится.
Скорее всего, это именно тот иорданец, который живет в Лондоне и ездит по всему миру, торгуя нефтью и скупая для каких-то своих неясных целей искусственные спутники Земли. Это тот человек, о котором с таким чувственным придыханием говорила Вера Суворова, тот самый, чье имя Сергей совершенно случайно обнаружил в Москве в списке клиентов близорукого господина Арефьева. Конечно, он… Международную конференцию начинала готовить Вера Суворова. Она же, наверное, пригласила господина Хаттаби в Томск. Конечно, он не философ и не литературовед. Потому и жил не с участниками конференции.