Пытка любовью
Шрифт:
Глаза вольняги чуть "забегали". Было видно, что он усиленно "шевелит своим рогом".
– Согласен, - сказал он, наконец.
– Ну, тогда он ваш, - Игорь переложил перстень на столе ближе к вольняге, - Но если я от кого-нибудь услышу, что вы где-нибудь опять подняли вопрос об этой каморке, то я сам лично больше никогда не буду с вами разговаривать, потому что я очень мирный человек. Пока.
– Игорь поднялся со стула и вышел из кильдыма бугра.
С этого момента вольняга перестал интересоваться кильдымом Игоря. Вроде бы всё опять стало на свои места. Но тут щегол убивает Моцарта, и всё пошло наперекосяк, как говорят у нас в народе.
Баранчин сам лично поставил для работы на ЖБК двух своих козлов, и они стали "дербанить" зэков "почём зря". Они бывали в кабинете Баранчина чуть ли
Эти козлы были тупыми мелкими мерзавчиками, которых в детстве часто бьют их сверстники за всякие их пакости. Но такие мерзавчики не могут подумать, что для нормального общения со своими сверстниками, им нужно не жаловаться своим родителям о том, что их побили, потому что думать их родители не научили, да и не учили вовсе. Их родители сами шли жаловаться к родителям тех, кто побил их милого сыночка, которого они ещё больше "жалели" после побоев "от этого хулиганья". А их сыночек после этого вновь делал всякие пакости тем, кто его за них бил ранее, и вновь получал от них "благодарности" за свои новые "заслуги". В общем, про таких выб...дков зэки говорят "да ему всё пох...: на нож - на нож, на х...
– на х...". Естественно, что через год "простые" зэки сами соберут на них неплохой компромат, и сумеют "через кого это можно сделать" донести этот компромат до руководства колонии. Этих козлов сразу же снимут с их козьей должности, потому что "таким" там быть "неположено". После этого их через некоторое время опустят "как и положено" у зэков, и они будут жить уже "в гареме". Но за год своей "работы" они "успеют" сделать много пакостей многим зэкам, отчего места заключения останутся слишком памятными у этих многих и после их освобождения.
Одним из "подарков" зэкам от "работы" этих козлов было запрещение, изданное самим Баранчиным, о том, что никому из зэков, кроме бугров, не разрешалось иметь на ЖБК собственных кильдымов. Всем зэкам, имевшим такие кильдыми, было приказано переселиться в общие бытовые помещения в течение одного дня. Тех зэков, кто проигнорирует данный приказ, ждали серьёзные наказания.
Игорь передал ключ от своего кильдыма Бузаю, и посоветовал ему сделать там типа склада, чтобы вольному мастеру не было возможности переселиться туда, потому что он и "на х..." не нужен был никому в сварочном цехе. Игорь снял со всех своих резаков грубо выстроганные деревянные самодельные ручки, и спрятал резаки в толстых голенищах своих валенок, чтобы увезти их в зону. Как дальше быть ему, он пока не решил, но по приезду в отряд его ждала ещё одна новость. С Михалыча сняли одну звезду с погон, и его сняли с должности начальника пятого отряда. После этого Игорь долго ещё не будет его видеть, потому что вскоре Михалыча поставят начальником отряда расконвоированных заключённых. Игоря же, единственного из пятого отряда, перевели в этот злосчастный день в семнадцатый отряд, выезжающий на работы по строительству кирпичного завода.
Конечно же, выезжать на этот объект, где зэки греются у костров, Игорь не стал. На следующий день после его переселения в новый отряд, он пошёл в санчасть, и сказал бабе-конь на приёме, что начал себя очень плохо чувствовать, что у него стало слишком много отхаркиваний, и что по утрам у него во рту начал появляться неприятный привкус какой-то гнили, чего раньше у него никогда не было. Услышав это, баба-конь даже не стала его прослушивать, и на просьбу Игоря об освобождении его от работы, сразу же дала своё согласие, чтобы он побыстрее ушёл из её кабинета.
На следующий день Игорь пришёл к Светлане и вкратце рассказал ей всё случившееся. Светлана, как это увидел Игорь, была рада тому, что он вновь стал освобождённым
Однако этого не произошло, потому что через неделю Игоря вдруг отправили на областную больничку в туберкулёзное отделение.
НА ОБЛАСТНОЙ БОЛЬНИЧКЕ
Туберкулёзное отделение располагалось на первом этаже областной больнички, которая в свою очередь находилась на окраине города в колонии строгого режима. Сама областная больничка располагалась в кирпичном двухэтажном здании с толстыми оштукатуренными стенами, выкрашенными водоэмульсионной краской розоватого цвета. Такие здания в народе называют "домами сталинской постройки".
За двойными входными дверями больнички, между которыми был небольшой тамбур в толщину стены, была довольно-таки большая прихожая. В прихожей, сразу же в левом ближнем её углу, была отгорожена хорошо остеклённая с двух сторон конторка дежурного прапорщика. Прямо по ходу прихожей была широкая двойная металлическая дверь, со смотровым глазком в правой её половине, за которой была лестница, ведущая на второй этаж, в терапевтическое отделение больнички. А справа и слева по центрам боковых стен прихожей были двойные деревянные двери, ведущие в два крыла туберкулёзного отделения. Они представляли собой довольно широкие коридоры, по разным сторонам которых были палаты для больных и прочие комнаты и подсобные помещения.
В каждом крыле была своя душевая на одну лейку, с прихожей для переодевания, и по одному туалету с одним унитазом, и с умывальником в прихожей перед туалетом. Мыться в душевой можно было в любое время от подъёма и до отбоя. В умывальниках, у одной боковой стены, были четыре металлических раковины со смесителями холодной и горячей воды и с зеркалами, вмонтированными в стену над раковинами.
Для больных туберкулёзного отделения был и свой прогулочный дворик, в котором зэки могли курить и прогуливаться в любое время от подъёма до отбоя. Для окурков там были четыре урны, установленные в разных местах. Но зэки и сами там не бросали мусор и окурки на землю. Выход в этот дворик был в конце коридора правого крыла больнички. Дворик был почти квадратным. Одной его стороной можно было считать правую сторону правого крыла больнички и его торец с выходом во дворик. Две других его стороны, которые находились слева и напротив окон больнички, были огорожены низким г-образным забором из колючей проволоки, за которым была вспаханная запретная полоса, а за ней - пятиметровый бетонный забор с нитями колючки по его верху. А справа дворик отделял сплошной трёхметровый деревянный забор из досок, идущий от забора из колючей проволоки до стены больнички. Под окнами больнички, метрах в двух от её стены была разбита клумба с различными цветами, которые хорошо цвели летом. Их высаживали санитарки, а рыхлили землю и пропалывали их зэки-санитары. Зимой зэки-санитары, которые убирали прогулочный дворик от снега, набрасывали на это место снежные кучи.
На втором этаже левого крыла больнички было её терапевтическое отделение, заведовала которым любимая всеми зэками Таисия Александровна или Тайка, как они её называли между собой. А на втором этаже правого крыла были складские помещения и рентгеновский кабинет. Своего рентгенолога в больничке не было, но его приглашали, когда это было нужно из какой-то городской больницы для вольных.
Туберкулёзным отделением руководил пожилой и грузный майор медслужбы по фамилии Тихонов. Все зэки называли его Тихоном, и все они считали, что Тихон просто ненавидит зэков. Обходы больных он не делал никогда. И многие зэки туберкулёзного отделения видели его лишь один раз, когда приходили этапом, и Тихон в своём кабинете распределял их по палатам. Его кабинет находился в конце левого крыла туберкулёзного отделения. Практически из своего кабинета Тихон выходил лишь на обед. Что он там делал в рабочее время, никто не знал. Тихон всегда одевался в гражданскую одежду, ходил он, как правило, при галстуке и в тёмном костюме.