Пытка любовью
Шрифт:
Я ей прямо сказал, что переписывать ничего не буду, так как прошу её просто отчислить меня из школы. Тогда она давай меня спрашивать, кто я такой и откуда, и кем я был на воле. И как только узнала, что я работал "на воле" ешё и художником, попросила меня нарисовать ей один стенд о русском писателе-драмматурге Александре Островском.
Она сказала, что выделит мне для этого помещение, даст все материалы, которые только она найдёт, и я буду ходить не на уроки, а буду заниматься стендом, который ей нужен будет через две-три недели. Стенд должен быть лишь нарисован и разлинован. Она также сказала, что Островский, - её самый лучший писатель, что, по её мнению, он самый лучший драматург
Я согласился, и она повела меня в комнату, где всё было завалено книгами старых учебников. Она отдала мне от неё ключ, и сказала, что это старые учебники, и их можно сбросить через люк в подполье, и это тогда будет мне комната, где я смогу делать стенд. Она сказала, что покажет меня завхозу школы и дневальным, и я смогу приходить и работать в этой комнате в любое время, свободное от работы до отбоя в зоне.
Она попросила меня немного подождать, а потом привела завхоза школы и шнырей, чтобы они всегда меня пропускали свободно в школу, даже в субботу и в воскресенье, от "подъёма" и до "отбоя". Сказала им, что ключ от кабинета у меня есть.
Из художественных материалов в школе оказалась лишь синяя и зелёная тушь, простые карандаши, стирательные резинки и несколько ручек с самыми широкими плакатными перьями. А стенд должен был быть на четырёх склеенных листах ватмана.
Я не знал, что мне делать. Ладно, из широких перьев можно выточить узкие, и любых размеров по ширине. Но как можно такими двумя цветами сделать хороший стенд, я тогда не мог себе даже и представить.
–
Игорь прекратил говорить, потому что опять подумал: "Ну, зачем ты ей это рассказываешь? Разве это может быть интересно для вольного человека? Там же, на воле, у них всё по-другому. Надо заканчивать эти дурные для неё истории".
– Ну и как же вы это сделали? Ведь это действительно невозможно!
– посмотрела на него Светлана Ивановна, - Вы так интересно рассказываете... А останавливаетесь на самом интересном месте. Вы нарочно так делаете?
– улыбаясь, спросила она.
– Да нет, - смутился Игорь, - Просто как-то так получилось... Я долго ломал голову, и, наконец, придумал. На первом листе ватмана я нарисовал синей тушью портрет Островского. Я нарисовал его, используя технику рисунка акварелью, когда оттенки краски зависят от количества воды, в которой её разводят. А для рисования были лишь плакатные перья разных размеров, которые, я обточил на работе на наждачном станке, из широких перьев. Поэтому мне пришлось использовать технику письма маслом, которая ведётся как бы грубыми толстыми мазками кистью, а кисти при этом должны быть разной ширины. Эта техника называется "а ля прима". Но теперь я делал это для рисования портрета плакатными перьями.
Ну, а все рамки для стенда и для статей стенда, я выполнил графически, используя многолинейность одной широкой линии, которая состояла из трёх-четырёх более тонких параллельных линий. Заголовок стенда я сделал из зелёных букв, обведённых синей окантовкой, с небольшим отступлением, чтобы была ещё как бы и белая окантовка букв. Когда я нарисовал портрет и написал название стенда, то понял, что времени у меня ещё много для того, чтобы лишь расчертить тушью сами рамки. И я приходил тогда в школу, в эту, как бы в "свою" комнату, и просто читал многие старые учебники. Я немножко там тогда и отдохнул от зоны.
Когда же я показал Галине Константиновне, так зовут завуча школы, стенд, который был не склеен, потому что не было клея, то она пришла просто в восторг. Она сказала, что вообще не ожидала такого. Она была даже немного шокирована тем, как можно так красиво, броско и ярко сделать стенд лишь двумя такими тёмными красками.
– А почему вы говорите на воровскую?
– спросила Светлана Ивановна, недоумённо, - Там что? Надо было что-то воровать?
–
– Нет. Что вы!
– ухмыльнулся Игорь, - Воровской она называется зэками потому, что такую работу, уже, как бы запланировано, занимают авторитетные зэки, которые хорошо знают и зону, и зэков, и лагерное начальство. У таких зэков уже имеются, как говорится, и свои прочные связи.
А я был тогда, как говорят в зоне, ещё "щегол", который только что пришёл в зону, и, не зная ещё ничего как следует, устроился на такое тёпленькое местечко, о котором другие мечтают годами. Другой бы зэк там просто отдыхал, а я маймулил с утра до ночи, как проклятый.
За семь лет существования тогда этой зоны, в школе был лишь один кабинет, у которого был "паспорт"... То есть, любая комиссия, которая приезжала в школу с проверкой, не проверяла кабинет с "паспортом" по наглядному художественному оформлению. Я же, проработав в школе один год, оформил за это время семь кабинетов на "паспорта".
– Почему же вы ушли оттуда?
– удивлённо спросила Светлана Ивановна, - Вас же там, наверное, очень ценили?
–
– Вы так говорите потому, что вы, как и я когда-то, совсем не знаете зоны, - немного грустно сказал Игорь, - Здесь, за исключением считанных единиц, к которым относитесь и вы, все вольнонаёмные и администрация лагеря просто не считают заключённых за людей. Они считают, что заключённый просто обязан много работать, и лучше всего, чтобы он работал бесплатно. Чтобы он был простой рабочей скотиной, выполняющей беспрекословно любые их приказания. Чтобы он был рад лишь тому, что его когда-нибудь просто грубо похвалят за хорошую работу. И чтобы от этой похвальбы зэк начал бы работать ещё больше, ещё лучше и ещё быстрее.
Вы, наверное, помните тот фильм, когда фашистский офицер говорит русскому пахарю, - "Будешь карашё рапотать, - будешь кушать белий булька, а будешь плёхо рапотать, - будем тебя немношько вешать"?... Здесь надо всегда "карашё рапотать", но без "белий булька", а "вешать" тебя могут хоть каждый день. Как здесь говорят зэки, - "и получил он за свою работу три года расстрела".
–
В это время в кабинет постучался и вошёл зэк-пациент, и Светлана Ивановна стала заниматься с ним возле маленького столика, на котором стоял "Самсон". В этот день было подряд три или четыре пациента, и пока Светлана Ивановна занималась с ними, Игорь закончил обтяжку всех коронок. Во время того, как она делала гипсовый слепок с зубов последнего зэка-пациента, Игорь включил вентилятор с компрессором, и начал курить у вытяжного шкафа.
Он с интересом наблюдал, как она делает свою работу. Когда зэк в годах встал со стула, и Светлана Ивановна предложила ему сполоснуть рот и умыться под раковиной, то зэк, увидев курящего зэка "в вольном" кабинете, был просто шокирован этим. Он испугался того, что он будет при таком зоновском авторитете мыть свой поганый рот, как бы оскверняя этим вообще этот кабинет. Это явно прочитал Игорь у него на лице, и когда зэк, отнекиваясь, пошёл к двери, Игорь тихо сказал ему:
– Нока-нока, погоди, - и зэк остановился и замер у двери, - Ты "мужиком" живёшь?
– спросил его Игорь.