Раб моего мужа
Шрифт:
— Но это же твой ребенок! — вскричала Элизабет, в попытке достучаться до его совести.
— Ты вздумала читать мне мораль? — На лице Джеймса заиграла циничная усмешка. — Так вот, дорогая, знай, Майк — далеко не первый щенок, зачатый от моего семени, которого я продаю. За мулатов дают хорошую цену, так что заделывать сосунков черным девкам — выгодное занятие.
— Ты чудовище! — пробормотала Элизабет, чувствуя, как, несмотря на жару, по телу пробегает озноб.
Джеймс пожал плечами.
— Я всего лишь забочусь о процветании
Элизабет исподлобья глядела на него, не зная, что на это сказать, а он глумливо продолжил:
— Не волнуйся, дорогая, твоих отпрысков я не продам. Даю тебе слово.
— Вот уж спасибо, утешил, — буркнула она.
— Жду тебя к завтраку. Не опаздывай.
Когда он вышел из спальни, Элизабет села на край кровати и закрыла руками лицо. Боже, какой цинизм! Плодить детей и продавать их как поросят. Какой позор!
Она тяжело поднялась и позвонила в колокольчик, вызывая служанку. Интересно, видела ли Анна, как Джеймс продал Майка работорговцу? Скорей всего да: прислуга вчера подсматривала изо всех щелей.
И действительно, едва Элизабет уселась на пуфик, и черепаховый гребень коснулся ее волос, как Анна сокрушенно покачала головой.
— Жуть какая, мадам! — запричитала она. — У меня вчера чуть сердце не разорвалось. Ну как можно было отнять ребенка у матери?
Гадость совершил Джеймс, но стыдно стало Элизабет. Да, она старалась это предотвратить, но ничего не вышло. Может, недостаточно старалась?
— Ты права, это было ужасно, — вздохнула она.
— А вы слыхали, что эта негритянка ляпнула вашему мужу? — не унималась Анна. — Будто бы мальчишка — его сын.
— Слыхала, — сухо ответила Элизабет.
Обсуждать это со служанкой совершенно не хотелось. Элизабет почему-то казалось, что все потешаются над ней из-за того, что она имела глупость выйти замуж за такого подлеца.
Желая поскорее сменить тему, она заметила как бы невзначай:
— Я только одного не пойму. Зачем Джеймсу понадобился этот новый негр?
— Так ясно, зачем, — отозвалась Анна. — Прислуга вчера весь день об этом судачила.
— Да ну? — Элизабет пытливо взглянула на ее отражение. — И что же они говорят?
— Этот негр, Самсон, вроде как хорошо разбирается в лошадях. А конюх вашего мужа как раз недавно сбежал. Помните того бедолагу, которого загрызли собаки?
Элизабет недоверчиво хмыкнула.
— Лишь поэтому? Неужели конюх такая редкость в этих краях? Мне кажется, должно быть что-то еще. Джеймс так отчаянно торговался.
— Знаете, мэм, — служанка понизила тон. — Думаю, тут дело еще в бывшем хозяине этого негра.
— Ага… — Элизабет наморщила лоб. — И что же с ним не так?
— Говорят, ваш муж терпеть его не мог. Обзывал его «негролюбом» и этим, как его… абули… цистом. Этот мистер Бэйли вроде как выступал против рабства и собирался освободить своих рабов. Поговаривают,
— Да ты что! — ахнула Элизабет. — Джеймс застрелил человека?
— Так говорят, мэм. А самое забавное, этот Самсон был секундантом своего господина.
— Как это? Разве раб может быть секундантом?
— Выходит, что да. Как я поняла, Самсон и этот мистер Бэйли вместе росли. Говорят, они были не разлей вода и держались почти на равных.
— Думаешь, мой муж купил Самсона, чтобы на нем отыграться?
— Да кто его знает. — Анна пожала плечами. — Вы бы слышали, что Цезарь вчера выдал по этому поводу.
— И что же?
Анна прочистила горло и пробасила, подражая ворчливому голосу дворецкого:
— «Уж масса Джеймс-то собьет спесь с этого ниггера. А то больно этот черномазый о себе возомнил».
* * *
После завтрака Джеймс созвал всех на воскресную проповедь. Она проходила на лужайке за Большим Домом, неподалеку от хижин рабов. Элизабет и миссис Фаулер сидели в принесенных с террасы плетеных креслах. Вокруг собрались надзиратели и домашняя челядь, а полевые негры, сегодня освобожденные от работ, выстроились на траве.
Навскидку Элизабет насчитала около сотни рабов. Они были в грубой, застиранной одежде, но выглядели довольно опрятно — явно принарядились по случаю выходного дня. Мужчины надели соломенные шляпы, а женщины повязали на манер тюрбанов цветные платки.
Джеймс в белоснежной плоеной сорочке, бежевых бриджах и светлом сюртуке расхаживал по лужайке с евангелием в руках. Раскрыв книгу, он благоговейно снял шляпу, всем своим видом выказывая благочестие и кротость.
— Соберитесь вокруг меня, овечки мои! — словно заправский пастырь произнес он, вальяжно приближаясь к рабам.
Те сгрудились теснее, не поднимая голов.
Джеймс прочистил горло, пролистнул несколько страниц и начал торжественно вещать:
— Рабы, под игом находящиеся, должны почитать господ своих достойными всякой чести, дабы не было хулы на имя Божие и учение.
Он выдержал эффектную паузу и обвел глазами паству. Негры стояли понурившись и исподлобья зыркали на него. Никто не проронил ни слова, и Джеймс продолжил:
— Те, которые имеют господами верных, не должны обращаться с ними небрежно, потому что они братья; но тем более должны служить им, что они верные и возлюбленные и благодетельствуют им. Учись сему и увещевай, почитать господ своих достойными всякой чести.
Он заливался соловьем, призывая рабов к послушанию, и скоро Элизабет совсем утратила нить в его запутанных речах. Святая Библия, кнут, надсмотрщики, кандалы — все средства хороши, чтобы заставить несчастных людей с утра до ночи горбатиться на господ. Одурманить, облапошить, запугать — лишь бы ни проблеска мысли о справедливости и свободе не промелькнуло в их курчавых головах.