Раб моего мужа
Шрифт:
— Что?
— Мисс Дороти ни разу в жизни не заглядывала в негритянский поселок.
— Я — не мисс Дороти. Так где мне искать Самсона?
Сара суетливо поправила сбившийся тюрбан и оглянулась по сторонам. Убедившись, что вездесущий Цезарь их не подслушивает, произнесла:
— Масса Джеймс приказал Люси забрать его к себе. Вы как за конюшню завернете, то сразу увидите — первая хижина с краю, возле колодца.
— Хорошо, — кивнула Элизабет. — И знаешь что? Пойдем на кухню, захвачу чего-нибудь перекусить.
— Да, мэм.
На
— Ах, мисс Элизабет, радость-то какая! Заходите скорее, садитесь. Чем старая Глория может вам услужить?
Элизабет слегка опешила от такого радушия. Она пояснила, что хочет отнести Самсону еды, и кухарка тут же схватила с полки корзинку для пикника и принялась наполнять ее всякой снедью.
Когда корзинка ломилась от свертков с хлебом, сыром и ветчиной, Элизабет позвала Анну, и вместе с ней отправилась в негритянский поселок.
Стояла адская жара и, пересекая сад, Элизабет жалела, что не взяла с собой ни веера, ни зонта. Горячий ветер доносил с полей пение негров и грубые окрики надзирателей. Бедные рабы, вынужденные горбатиться под палящим солнцем! Целый день — от рассвета до заката — они возделывают хлопок, который поступает на текстильные мануфактуры Новой Англии или на бостонские склады, а оттуда — в Ливерпуль. Так «белое золото» превращается в настоящее и течет в карманы богачей, которые нежатся в роскоши, паразитируя на рабском труде.
«Южане ни за что не согласятся освободить рабов, — с горечью подумала Элизабет. — Они даже готовы выйти из Союза, хоть это и грозит войной. А Север не отпустит Юг, потому что… чего уж тут скрывать… мы тоже наживаемся на хлопке. Взять хотя бы фабрики моего отца…»
Размышляя о несправедливости жизни, Элизабет добралась до хозяйственного двора. Большинство негров трудилось в поле, и здесь было безлюдно. Лишь кузнец размеренно стучал молотом по заготовке, да две старухи кипятили в чанах белье. Они проводили Элизабет и Анну удивленными взглядами и снова принялись за работу.
За конюшней лежал негритянский поселок. Дощатые лачуги жались друг к другу как куры на насесте, а на протянутых между ними веревках сохло выцветшее тряпье. Повсюду веяло такой убогостью и нищетой, что Элизабет стало не по себе.
Посреди вытоптанной площадки торчал колодец, а неподалеку, как и говорила Сара, стояла хижина, сколоченная из серых досок. Элизабет огляделась по сторонам, чтобы спросить, здесь ли живет Люси, но вокруг не было ни души.
Во рту пересохло, язык стал шершавым словно наждак. Элизабет попросила Анну достать из колодца воды, а сама подошла к хижине и потянула на себя дверь. Створка с жалобным скрипом поддалась. Повеяло подгоревшей кукурузной кашей вперемешку с тяжелым духом запекшейся крови.
Очаг, грубый стол и койка под лоскутным одеялом составляли скудную обстановку лачуги.
— Самсон? — окликнула она, нерешительно переступая порог.
Лежащий со стоном пошевелился и повернул голову. По подолу платья он, видимо, понял, что перед ним госпожа, и попытался встать.
— Лежи-лежи, — торопливо сказала Элизабет.
Глаза окончательно привыкли к полумраку, и она разглядела его спину. Там не было живого места. Вся исполосованная, расчерченная глубокими бороздами, она представляла собой месиво из лохмотьев рассеченной кожи и запекшейся крови. У Элизабет перехватило дыхание, и она с трудом проглотила застрявший в горле ком.
— Мисс… Элизабет? — еле слышно пробормотал Самсон.
— Да, это я… Ты хочешь пить?
— Да… пожалуйста…
В хижину как раз вошла Анна с ведром. Взяв со стола тыквенную бутылку, Элизабет наполнила ее водой и, достав из кармана пузырек «Лауданума», накапала несколько капель.
Самсон начал медленно подниматься, опираясь на руки. Как бы он ни старался не тревожить раны, было видно, что каждое движение причиняет ему сильную боль. Наконец он, тяжело дыша, встал на колени, и Элизабет протянула ему воду.
— Возьми. Я добавила туда лекарство. Тебе станет легче.
— Спасибо, мэм, вы очень добры, — хрипло сказал Самсон, принимая бутылку из ее рук.
Он пил так жадно, что его кадык с шумом двигался верх и вниз. Когда бутылка опустела, Самсон вернул ее Элизабет.
— Спасибо.
— Хочешь есть? — спросила она, доставая из корзины сверток.
— Благодарю, мэм, не хочется, — ответил он и добавил: — А вы бы не могли оставить это для Люси?
— Конечно, оставлю, — кивнула Элизабет. — Но ты должен есть, чтобы набраться сил.
— Я поем, мисс Элизабет, обещаю.
— Хорошо. Я принесла мазь для твоей спины.
Элизабет достала из корзины оранжевую банку. И что теперь? Самсон не сможет сам намазать свою спину, а Люси вернется с поля только после заката. Может, Анна?.. Элизабет оглянулась на служанку, но та привалилась к косяку и выглядела такой бледной, словно собиралась вот-вот хлопнуться в обморок… Что ж. Придется сделать это самой.
Она стянула митенки с рук.
— Ты можешь встать? — спросила она Самсона. — Нужно очистить тебе раны.
— Да, мэм. — Он с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, встал посреди лачуги.
Элизабет принялась поливать водой носовой платок и осторожно промокать спину, смывая сукровицу и запекшуюся кровь. Самсон не шевелился, но всякий раз, когда влажная ткань касалась истерзанной плоти, было видно, как напрягаются его мышцы.
Промыв раны, Элизабет откупорила банку. Зачерпнув немного мази, она поднесла руку к ране, пересекающей спину выше лопаток. Ее пальцы дрожали, и когда она, как можно нежнее, прикоснулась к разорванной коже, Самсон выгнулся и со свистом втянул воздух ртом.