Работорговцы
Шрифт:
Лузга живо прошкандыбал к особняку.
— Чё как? — спросил у ратника в сенях.
— Третий этаж, найдёшь там.
Лузга взлетел по ступеням, придерживая котомку. Вприпрыжку преодолел анфиладу до кабинета и застал разбор в самом разгаре.
— Так не по закону же, — сетовал городской голова.
— Вы со своими законами в яму себя загнали, — холодно отпустил Щавель. — По совести надо поступать, а не по букве закона.
— По совести сам поступай, боярин, коли тебе воля дадена, — поспешил
— Теперь я здесь Закон, — Щавель обернулся к вошедшему. — Ты очень вовремя. Кто пьян, да умён, пистолет при нём!
— Да чё нет-то? — пожал плечами Лузга и покосился на окно, за которым бушевала толпа. — Хрена ли? С одной стороны, конечно, похрен, но, с другой стороны, ну бы его нахрен.
— Не бзди, прорвёмся, — подмигнул старому приятелю старый командир. — Есть ещё скрытые резервы.
Притаившемуся за столом ростовщику их разговор нравился всё меньше и меньше. Он уже не кипятился. Пар давно ушёл в гудок и в кабинете воняло.
— Сейчас же двадцать четвёртый век, мы же цивилизованные люди, — зачастил Недрищев.
— Исчерпали вы ресурсы, братья-близнецы, — ледяным голосом известил Щавель, казалось, не одного Едропумеда, а кого-то ещё, незримо находившегося рядом. — Придётся ответить за то, что встал в первые ряды железнодорожного хода.
— Я не нарушал закон! — окрысился ростовщик, теперь уже по-настоящему почуяв края.
— Чё ты зыришь, как змея из-за пазухи? — фыркнул на него Лузга, запуская руку в котомку. — Богатому и умирать не хочется, верно?
Едропумед затравленно уставился на него и сжался. Невидящим взором скользнул по дружиннику, директору, остановился на лице княжеского посланца и заиндевел.
— Дохапался, либеральный ты экономист, — с ноткой сожаления сказал Щавель всё понявшему Едропумеду.
— Виновного в своих бедах ищи в зеркале, — напутствовал его Лузга.
Когда в доме грохнуло, толпа у ворот прекратила гомон. Сволочь стояла, прислушивалась. И в тишине отчётливо разобрала приближающийся размеренный и тяжёлый стук копыт.
В конце улиц Рабочей и Котовского строем по трое показались конные ратники.
— Копья к бою! — зычно скомандовал Литвин.
Первая шеренга опустила копья. До них было шагов пятьдесят, как раз разогнаться и вбить пики в толпу, насаживая на каждую по два неприкрытых бронёй тела. Бродяжня сразу очень хорошо почувствовала на своей шкуре место голытьбы в эпоху справедливости, и замерла.
— Сюда, сюда, — зашептал Альберт Калужский, притягивая парней за локти, пятясь к домам на другой стороне. — Давайте расходиться.
Его услышали. Потянулись по Рабочей улице вверх, сигая через забор на кладбище, прыгая через оградки, залегая за могилками на всякий случай, если конники начнут стрелять. Толпа у ворот рассосалась
— Заходите, — приоткрыл калитку ратник.
— Находясь под тяжестью предъявленных обвинений, Недрищев выхватил из-под одежды обрез двуствольного ружья и выстрелил себе в голову.
Лузга, пристроив лист шведской бумаги на заляпанном кровью столе, писал протокол под диктовку командира.
— Огнестрельное оружие изъято для передачи в княжеский арсенал и доверено на хранение оружейному мастеру Лузге, — Щавель придвинул протокол водяному директору. — Подпиши.
Директор трясущейся рукой принял перо, неловко выцарапал завитушку, накарябал в скобках расшифровку. Отступил, почувствовал под каблуком что-то скользкое и обнаружил, что стоит на пальцах трупа. Содрогнулся, отскочил.
— Могу я идти? — взмолился он.
— Топай, организуй какой-нибудь субботник для бечевника, — разрешил Щавель и приказал дружиннику: — Проводи. И дверь закрой.
— Вот же ж гнида был покойный, — оживился Лузга, когда они остались одни. — Я б его в параше утопил.
— Не тормози, — сказал Щавель, открывая шкафы снятым с трупа ключом.
Лузга зашарил в ящиках стола.
— Где ты лисой пройдёшь, там три года куры не несутся, боярин, — заметил он, выгребая на стол бумаги. — Светлейший князь, небось, жалеет, что тебя послал.
— Кто-то должен наводить порядок, — ответствовал Щавель. — Сам видишь, что творится.
— Волосы дыбом, командир, — согласился Лузга. — Чё-то денег ни хрена нет.
— На полках тоже. Если я не восстановлю людской ход, никто по-человечьи не сделает. Будут как раньше с оглядкой, да со взяткой. Такими полумерами обойдутся, что лекарство окажется хуже болезни. Ага, есть! — Щавель сбросил на пол свитки, за которыми притаился ряд туго набитых мешочков. — Ну-ка, Лузга, сумку! Так вот, сам видишь, тут другое лечение нужно. Если гнилая рука заражает всё тело, руку лучше отрезать, а не набивать брюхо горькой плесенью в тщетном тщании впитать крохи пенициллина. Это всё, что ли? Да быть не может.
— В подвале надобно поискать, — предположил Лузга. — Наверняка, там казна хранится, а тут так, для мелких расчётов.
— Казну не утащим, её придётся оформить и светлейшему отправить под конвоем. Основные фонды у него в товарах, наверное. Он же у купцов товарами хотел долги забрать, да быдло грабил. Изъятое по описи имущество надо обратно раздать от имени князя, и будет светлейшему от народа любовь. А паразитов надо мочить. Желательно, в сортире. В параше топить кровопийц, с конфискацией имущества.