Рабы Парижа
Шрифт:
Три!
Дианы не было.
"А что, если она вообще не придет?"
Только он успел это подумать, как невдалеке остановился экипаж — и оттуда грациозно выпорхнула женщина.
Это была Диана.
Мадам де Мюсидан пересекла открытое пространство, подошла к лесу и вошла в узкую боковую аллею, где ждал Норберт.
Герцог де Шандос поклонился.
Виконтесса взяла его под руку и, ни слова не говоря, быстро повела в глубь леса.
Целую неделю шел дождь. Было очень грязно, но молодая женщина не обращала на это никакого
— Что с вами? — спросил де Шандос.
— Идемте скорей!
— Вы чего-то боитесь?
— Да, да. Нас могут увидеть.
— Нас видят каждый день на Елисейских полях, — сказал он.
— Но не наедине! — ответила мадам де Мюсидан, тревожно оглядываясь. — Я приняла все необходимые предосторожности. Но что, если за мной следят? Идемте же!
— Прежде вы ничего не боялись…
— Тогда я принадлежала самой себе. Теперь же должна оберегать честь своего мужа. И я никогда не запятнаю его имя!
— Значит, вы меня больше не любите?
Диана резко остановилась и холодно посмотрела на него.
— Вы, похоже, забыли о письме, в котором я предлагала вам бежать со мной? И о том, что вы на него ответили? А я очень хорошо это помню.
Норберт с мольбой прошептал:
— Простите! Сжальтесь надо мной! Вы не представляете, как много я выстрадал… Я был тогда ослеплен горем… И я никогда еще не любил вас так горячо!
На губах виконтессы промелькнула улыбка.
— Что я могу вам ответить? Пожалуй, только одно: вы слишком поздно мне это сказали. Я уже принадлежу другому.
— Диана!
Норберт хотел взять ее за руку, но она отступила на шаг и сказала:
— Не обращайтесь со мной так фамильярно, господин герцог. И не называйте меня по имени. Вы теперь не имеете на это никакого права. Я пришла сюда только для того, чтобы сказать: вы должны забыть меня!
— Это невозможно.
— Но вы должны. Когда я в первый раз увидела вас на Елисейских полях, я от смущения забылась и махнула вам рукой. Не пользуйтесь моей минутной слабостью!
— Но вы тогда сказали, что мы навсегда останемся друзьями!
— Мы с вами отныне — чужие.
Норберт вспомнил слова "ходячей газеты", барона дю Сура, о четверке.
— Однако вы не так строги к господам де Сермез, де Круазеноа…
— Что вы хотите этим сказать? — гордо остановила его графиня. — Эти люди — друзья моего мужа. А вы…
Она схватила герцога за руки и так близко притянула к себе, что он почувствовал на лице ее дыхание.
— Вы что, не помните, как меня в Бевроне называли вашей любовницей? Неужели вы думаете, что эта гнусная клевета не достигла ушей моего мужа? Недавно при нем произнесли ваше имя — и он сразу же с подозрением посмотрел на меня! Если он узнает, что я встречалась с вами, да еще в лесу наедине, то выгонит меня в тот же день. Так что не пытайтесь меня увидеть. И помните: дверь графа де Мюсидана навсегда закрыта для вас.
— Есть ли на свете человек несчастнее меня? — с горечью прошептал Норберт.
— А разве моя судьба лучше вашей? Если вы еще хоть немного меня любите, то докажите мне это: не пытайтесь встречаться со мной. Прощайте.
Молодой человек был в отчаянии.
— Побудьте же со мной еще чуть-чуть! — умолял он Диану.
— Ах, не тревожьте меня больше! — сказала она, побежала к своему экипажу — и уехала.
В сердце Норберта она оставила яд не слабее того, которым убила его отца.
Диана была теперь уверена, что не пройдет и месяца, как герцог будет у ее ног.
И он, сам того не понимая, поможет ей осуществить задуманную месть.
— Да будет так! — шептала она. уезжая.
И так стало.
Однажды герцог, вместо того, чтобы наскоро перекусить у себя в спальне и поскорее уехать к друзьям, как он это делал всегда, вдруг изъявил желание позавтракать с женой.
Мари никогда еще не видела его в таком прекрасном расположении духа. Он много смеялся, неуклюже шутил и даже рассказал два-три забавных анекдота, которые в те дни были у всех на устах.
Казалось, герцог впервые осознал, что он женат.
Удивлению мадам де Шандос не было предела.
Норберт же с нетерпением ждал, когда слуги окончат убирать со стола и уйдут.
Как только герцог остался с женой наедине, он сразу же подошел и поцеловал ей руку.
Удивление Мари перешло в испуг.
— Я уже давно хочу открыть вам свое сердце, — нерешительно заговорил де Шандос. — До сих пор я был плохим мужем…
— Герцог, я ни разу не говорила ничего подобного!
— Но мы с самого приезда в Париж почти не виделись, — продолжал Норберт. — Я уезжаю из дому рано и возвращаюсь слишком поздно.
Молодая женщина не верила своим ушам. Де Шандос признает, что он не прав? Норберт обвиняет себя в невнимании к жене? Тут что-то не так!
— Я никогда ни на что не жаловалась, — тихо сказала она.
— Знаю. Вы — благородная и достойная женщина. Но все же вы — женщина, и к тому же молодая. Вас не могло не возмущать мое поведение.
— Я не думала и не думаю о вас ничего плохого.
"Так я тебе и поверил! — проворчал про себя герцог. — Но и я тоже хорош: никогда еще не ставил себя в более глупое положение".
— Тем лучше, — продолжал он. — Я не хочу оправдываться. Видите ли, Мари, даже в те дни, когда я, казалось, избегал вас, в моих мечтах царили вы.
"Долго же вы собирались рассказать мне об этом!" — подумала герцогиня.
— Мне бы, конечно, следовало почаще бывать дома, моя дорогая. Но этому мешали многие важные обстоятельства… Перечислять их было бы слишком долго. Важно другое: пока вы полагали, что я совершенно забыл о вас, я на самом деле очень страдал, зная, что вы сидите дома одна.