Рабы Парижа
Шрифт:
Герцог покачал головой.
"Нет, я не унижусь до роли шпиона! Это было бы не менее подло, чем писать подобное письмо. Но, Боже мой, если кухарка написала правду, то честь де Шандосов все равно погибла…"
Он снова позвал Жана.
— Я сейчас же еду в Париж.
— Из-за письма? — почтительно и печально спросил старый слуга.
— Да.
— Оклеветали госпожу герцогиню, ваша светлость?
Норберт погрозил ему кулаком:
— Откуда ты знаешь?
— Я слышал ваш разговор
— Подай мне дорожный костюм и вели запрягать карету.
— Так нельзя, господин герцог.
— Почему?
— Кто-то из слуг может тоже догадаться, в чем дело, если увидит ваш поспешный отъезд на ночь глядя.
Норберт взволнованно ходил по комнате.
— Может быть, ты и прав, — проворчал он.
— В письме, надеюсь, одна лишь клевета, ваша светлость. Но что если вы, убедившись в этом, вернетесь сюда — и узнаете, что по всему Мезону уже ходят слухи, возникшие по вашей неосторожности?…
— Что же делать? — испуганно спросил герцог.
— Если вы не желаете отказаться от поездки…
— Не желаю.
— …то должны совершить ее тайно, чтобы все думали, будто вы здесь.
— Как это устроить?
— Я незаметно выведу из конюшни самую лучшую лошадь.
— Возьми Ромула.
— Слушаюсь, господин герцог. Я его оседлаю и буду ждать вас у моста.
— Торопись. У меня мало времени.
— Вот ваш дорожный костюм.
Жан вышел.
Из коридора донесся его громкий голос:
— Ужин господину герцогу!
Норберт надел костюм для верховой езды, сапоги, плащ, шляпу.
Достал пистолет, зарядил его и сунул в карман.
Потом тихо ушел через черный ход.
Ночь была темная.
Моросил осенний дождь.
На дороге стояли лужи.
Норберт кое-как добрался до моста.
Жан был уже там.
— Меня никто не видел, — сказал он.
— Меня тоже.
— Я пойду домой и буду подавать ужин, как будто вы у себя в комнате. А съем его сам, чтобы никто ни о чем не догадался.
— Приятного аппетита!
Слуга вздохнул.
— Неужели господин герцог в состоянии шутить, когда честь его рода в опасности?
— Мне не до смеха. Это просто нервы.
— Простите.
— Ничего, старый Жан. Кто заботится о чести де Шандосов больше, чем ты?
— Когда вернетесь, постучите хлыстом в окно. Я сразу же выйду.
— Хорошо, — сказал герцог и пришпорил Ромула.
Этот конь недаром выиграл на скачках первый приз.
Он скакал стремительным галопом, по-птичьи вытянув шею.
"Что, если это письмо — всего лишь злая шутка бывших собутыльников? — размышлял герцог, подпрыгивая в седле. — Тогда они заставят меня часок-другой помучиться в засаде, а сами придут посмотреть на мой позор. Весь Париж будет хохотать над глупой ревностью де Шандоса… Надо быть поосторожнее".
Он решил не ехать прямо к дому, а сделать большой крюк по набережной.
Только сейчас он сообразил, что есть одно затруднение, которого они с Жаном не предусмотрели. Что делать с лошадью?
Герцог уже подумывал, не привязать ли Ромула к ближайшему дереву, когда заметил у входа в кабачок солдата.
— Эй, любезный!
— Что вам угодно?
— Окажи мне услугу.
— Меня отпустили ненадолго. Я хочу посидеть в кабачке за чаркой. У хозяина недурное вино!
Норберт соскочил с коня.
— Я заплачу двадцать франков.
— Ого! А что надо сделать?
— Постереги мою лошадь и поводи ее, чтобы не замерзла, пока я вернусь.
— Только вы не очень долго. Если я опоздаю в казарму, меня накажут.
— Ладно.
…Герцог притаился на углу улицы Барбе-де-Жуи, прямо напротив входа в собственный парк.
Перед этим он обошел соседние кварталы, а улицу Барбе-де-Жуи осмотрел дважды.
Никого.
Де Шандос понял, что письмо — не розыгрыш бывших друзей. Он участвовал с ними во множестве подобных развлечений и знал, что они бы притаились где-то поблизости, чтобы насладиться глупым видом ревнивого мужа.
Может быть, это просто клевета?
Норберт решил подождать до полуночи. Если за это время никто не придет, то он признает невиновность герцогини и уедет обратно.
Три окна в совершенно темном дворце были слабо освещены.
Это были окна спальни Мари.
Она сейчас, наверно, сидит одна у камина со слезами на глазах.
Так проходят все ее вечера.
— Неужели эта женщина может поджидать любовника? — прошептал герцог. — Это невозможно!
И все-таки он не двинулся с места.
— А если бы она действительно ждала? — продолжал де Шандос. — Я женился на ней против ее воли. Я ненавидел ее и любил другую, почти не скрывая ни того, ни другого. Если она после всего этого и ждет мужчину, то что я могу ей сказать? По закону, конечно, право на моей стороне. А по совести?
Герцог стоял на холодном ветру, прижавшись к каменной стене.
Сколько он уже мерзнет тут?
Он вынул часы из кармана, но едва разглядел собственную руку.
Куранты Дома Инвалидов пробили половину неизвестно какого часа.
Норберт собрался уходить…
И вдруг услышал шаги.
Это не была твердая походка человека, имеющего право идти туда, куда он направляется.
Поступь выдавала неуверенность ночного путника.
"Неужели это он?" — подумал герцог.
Шаги смолкли напротив, у входа в парк де Шандосов.