Рабы Парижа
Шрифт:
— Продолжай.
Каролина дрожала так сильно, что у нее стучали зубы.
— И вы…
— Что я?
— Вы его зарыли в яму.
— Ты хорошо разглядела этого человека?
— Да, господин герцог.
— Знаешь ли ты, как его зовут?
— Нет.
— Видела ли ты его прежде?
— Нет, ваша светлость.
Норберт перевел дух.
— Послушай, девочка, — сказал он. — Ты умеешь держать язык за зубами?
— Да. У меня нет ни подруг, ни поклонников: я слишком некрасива. Мне не с кем даже поговорить…
— Если ты будешь молчать, а еще лучше — забудешь все, что видела сегодня в парке, то я сделаю тебя счастливой.
— Клянусь вам, господин герцог, что никому ничего не скажу!
— Завтра я дам тебе много денег.
— Спасибо, ваша светлость!
— Ты станешь богатой невестой и у тебя сразу появятся поклонники.
— Дай-то Бог!
"Куда бы ее услать подальше?" — соображал де Шандос.
— Есть ли такой молодой человек, за которого ты мечтаешь выйти замуж?
Девушка покраснела.
— Вижу, что есть. А где он живет?
— Он уехал в Америку…
— Прекрасно! — вырвалось у Норберта. — То есть, я хочу сказать, у тебя теперь все будет прекрасно. Ты получишь деньги и поедешь к нему в Америку. Перед богатой невестой он не устоит. А теперь иди в свою комнату и ложись спать, а утром Жан скажет тебе, что делать дальше.
— Слушаюсь, ваша светлость.
— Но помни: я рассчитываю на твое молчание. Не проболтаешься — будешь счастлива. Скажешь хоть одно слово — и ты погибла.
— Клянусь Богоматерью, господин герцог!
— Иди.
Каролина ушла, смеясь и плача одновременно.
Де Шандос снял с дерева фонарь и еще раз осмотрел пустырь.
Все было в порядке.
Норберт направился во дворец.
Ему хотелось верить, что Каролина Шимель сдержит свою клятву Деньги и страх — могущественные повелители человеческих душ!
Но женщины болтливы… Она может нечаянно сказать лишнее в разговоре с подругой или в порыве страсти поделиться тайной с женихом. Хорошо еще, что он в Америке…
Вот до чего дошел потомок славного рода герцогов де Шандосов! Его честь и свобода зависят от ничтожной кухарки…
Норберт чувствовал себя как связанный пленник, сидящий на бочке с порохом, у фитиля которой дети играют со спичками.
Теперь он — раб этой уродины… Когда она это поймет, малейшее ее желание будет равносильно приговору суда!
Чего только не взбредет в голову женщине, получившей власть…
Герцог вспомнил, что его тайна известна не одной лишь кухарке Каролине. Есть еще женщина, приславшая анонимное письмо, есть его жена и Жан, которому придется все рассказать.
В Жане он не сомневался. Старый слуга не раз доказал свою преданность и осторожность. Но три женщины… Боже мой, три женщины, когда достаточно и одной, чтобы завтра же все полицейские ищейки Парижа наизусть знали, в каком углу его парка зарыт труп!
Де Круазеноа был прав: лучше смерть, чем такая жизнь…
С этой мыслью Норберт вошел в спальню герцогини.
Она сидела в кресле у камина и уже не плакала.
При появлении де Шандоса Мари встала и посмотрела ему в глаза.
Герцог невольно отвел взгляд в сторону, но тут же снова устремил его на жену, стыдясь минутной слабости.
— Я убил вашего любовника, мадам. Моя честь отомщена.
Мари не упала в обморок, потому что была готова к самому худшему. Слез у нее тоже почти не было: бедняжка выплакала их за долгие месяцы своего замужества.
Герцогиня де Шандос с презрением отпарировала:
— Маркиз де Круазеноа не был моим любовником.
— Не лгите!
— А зачем? Чего мне теперь бояться?
Непривычная твердость ее голоса раздражала Норберта.
— Я вас ни о чем не спрашиваю, — грубо ответил он.
— Но вы же хотите знать истину. Так я вам ее скажу. Жорж пришел сегодня сюда по моему приглашению, хотя и уверял вас в обратном, защищая меня. Я назначила ему это свидание и специально для него оставила незапертыми ворота.
— Замолчите!
— Почему? Мне нечего скрывать, поскольку я перед вами ни в чем не виновата. Маркиз пришел ко мне…
— Говорите хотя бы потише: слуги уже возвращаются со свадьбы!
— Маркиз пришел ко мне в первый раз, — продолжала Мари, ничуть не понизив голос, — и вошел всего за минуту до вашего прихода. Я признаюсь, что могла бы вам изменить, но Жорж был слишком благороден, чтобы пойти на это. Когда вы появились, он как раз умолял меня уехать с ним навсегда. Если бы я согласилась, то он был бы жив и мы оба были бы счастливы.
Взбешенный де Шандос напрасно пытался подобрать достаточно язвительное выражение, чтобы вывести жену из этого непонятного и грозного спокойствия. Он чувствовал, что в этой дуэли побеждает она.
— Я любила его.
— И вы осмеливаетесь говорить это мне?
— Я полюбила Жоржа задолго до того, как, на свое горе, узнала о вашем существовании. Если бы не злая воля моего отца, который готов был продать родную дочь за право нарисовать на дверцах своей кареты герцогскую корону, то я бы никогда не вышла ни за кого, кроме Жоржа. Вы думаете, что убили его? Нет. В моем сердце жив он, а мертвы вы.
— Берегитесь! — вскричал Норберт. — Не то…
— Что? Вы и меня хотите убить? Начинайте! Я не буду защищаться, потому что я и так уже убита вами. Смерть — это единственное благо, которое вы можете мне дать. Соедините нас с Жоржем на небе, раз уж нам не суждено было соединиться на земле. Убейте меня — и я, умирая, благословлю вас!
Герцог был усмирен.
Он слушал ее, разинув рот от изумления: неужели эта смелая и страстная женщина — его жена, которую он всегда сравнивал со льдом?… Он забыл обо всем, любуясь ею.