Рабы Парижа
Шрифт:
Карета понеслась в темноту.
— Если за нами следят, — сказал он, — то пусть побегают. Говорят, это очень полезно перед ужином. А теперь рассказывайте.
Андре подробно описал другу все, что произошло за день.
— Похоже, эти подлецы крепко взяли за горло семью Мюсиданов, — сказал де Брюле, выслушав его до конца. — Генриху нужны деньги графа. Состояние, унаследованное им от своего брата, Жоржа де Круазеноа, он давно уже прокутил. Слухи о том, что он богат, распускает сам Генрих, чтобы не потерять кредит. Приготовьтесь: сейчас будет улица Шоссе д'Антен, мы выйдем из кареты, быстро затеряемся среди многочисленных прохожих и прекрасно поужинаем у меня.
Выпрыгивая из кареты, барон заметил мелькнувшую на запятках тень, которая тут же исчезла в толпе.
Де Брюле выругался.
— Вместо того, чтобы заставить шпиона побегать, мы целый час возили его с собой! — воскликнул барон.
Он снял перчатки, обошел карету и стал ощупывать ее металлические части.
— Мне не почудилось, — сказал он подошедшему Андре. — Вот доказательство: железо еще сохранило тепло его рук.
— Теперь я понимаю, почему не обнаружил за собой слежки, — отозвался скульптор. — Когда я выпрыгнул на ходу, шпион поехал дальше.
За ужином Брюле-Фаверлей сказал:
— Видимо, вы правы. Против нас действует не просто шайка, а большая, хорошо налаженная преступная организация.
Несмотря на отличное вино и превосходные закуски, ужин прошел невесело.
Когда нахально улыбающийся Батист Маскаро сообщил мадам Диане, что ее переписка похищена, она не сразу решилась сказать об этом мужу.
Сначала она обратилась за помощью к Норберту, поскольку он был бы тоже сильно скомпрометирован, если бы его тайны стали известны всему Парижу.
Ее письмо вернулось нераспечатанным.
Такая же участь постигла и второе.
Третье вернулось в другом конверте.
Диана с трепетом распечатала его — и прочла двенадцать слов, написанных рукой герцога де Шандоса поперек ее просьбы: "Орудия пытки, приготовленные вами для меня, теперь обратились против вас. Бог справедлив".
Подписи не было.
Диана обезумела от страха.
Она поняла, что Провидение вынесло ей приговор устами человека, чью жизнь она превратила в ад.
Впервые ее мучила совесть.
Она молилась и плакала.
Она просила Бога о чуде, которое вычеркнуло бы из ее судьбы совершенные когда-то преступления.
Поздно раскаявшаяся грешница забыла, что даже Бог не властен изменить прошлое.
Боясь, что разоблачение придет со стороны и станет оттого еще ужаснее, несчастная графиня де Мюсидан сама призналась во всем мужу и сообщила, чего требуют от нее шантажисты.
Конечно, Диана передавала содержание писем, с присущей ей ловкостью мешая правду с ложью.
Но она не смогла совершенно скрыть от графа свою причастность к смерти старого де Шандоса и Жоржа де Круазеноа.
Октавий де Мюсидан в оцепенении смотрел на жену и слушал ее страшные откровения.
Он недоумевал, как под такой прекрасной внешностью может скрываться настолько испорченная душа.
Граф вспомнил Совенбург.
Какой чистой, неземной, почти святой казалась ему тогда невеста!
А она в те самые дни была вдохновительницей и соучастницей отцеубийства…
Но еще больше потрясла Октавия другая мысль. Он знал, что до замужества Диана был любовницей Норберта де Шандоса. Но она, оказывается, продолжала оставаться его любовницей и после свадьбы!
Графиня отрицала это так убедительно, как умела только она.
И все же, после всех ее признаний, Октавий жене не поверил.
Как только Диана умолкла, граф встал и, пошатываясь, вышел.
Оба они считали больную Сабину спящей.
Но девушка, лежавшая в соседней комнате, все слышала.
Сначала она думала, что это бред или страшный сон, однако вскоре убедилась, что слух ее не обманывает.
Многие фразы Сабина расслышала плохо, но общий смысл она поняла верно.
Яснее всего был конец долгой исповеди ее матери.
Преступления графини станут известны всем, если ее дочь не выйдет замуж за какого-то Генриха де Круазеноа, чье имя было девушке незнакомо.
Всю ночь Сабина не сомкнула глаз, дрожа от нервного напряжения и обливаясь холодным потом.
К утру она решилась принести себя в жертву.
Сабина хотела написать Андре прощальное письмо, но тело ее не вынесло душевной пытки и к девушке снова вернулась отступившая было горячка.
Письмо было написано пару дней спустя и побудило влюбленного художника вступить в неравную борьбу с Генрихом.
Затем, опасаясь, как бы отец в отчаянии не прибегнул к какой-нибудь крайности, девушка призналась ему в том, что ей все известно.
— Вы хотели, чтобы я стала женой де Брюле, — сказала она, — но я никогда не любила его…
И это была правда.
— Поэтому я могу выйти замуж за де Круазеноа, ничего от этого не теряя, — закончила Сабина.
И это была святая ложь.
Поверил ли ей граф?
Без сомнения, нет.
Впрочем, это не имело значения.
Для Октавия де Мюсидана было нестерпимым унижением допустить даже мысль о том, что дочь станет выкупом за его честь.
Между тем дни проходили за днями, а шантажисты больше не появлялись.
Диана уже начала надеяться.
"Не забыли ли они нас? — думала она. — Не посадили ли их в тюрьму за какое-нибудь преступление?"
Нет, их не забыли.
Просто Батист Маскаро был некоторое время слишком занят подготовкой грандиозного спектакля, в ходе которого должно было состояться признание сына Монлуи наследником де Шандоса.
…Однажды в вестибюль особняка графов де Мюсиданов вошел старик в лохмотьях и попросил доложить о себе.