Рабы Парижа
Шрифт:
Черты его лица были искажены выражением ужаса и страдания, так что прохожие невольно оглядывались на него.
Добежав до угла улицы Матиньон, в двух шагах от дома Мюсиданов, Андре остановился. На улице было уже темно. Тускло светил уличный фонарь.
Улица Матиньон, застроенная домами аристократов, и днем была пустынна, а сейчас там не было видно ни души.
Андре был в отчаянии. Надо было узнать хоть что-нибудь о любимой и не скомпрометировать ее при этом.
Он стал прохаживаться вдоль решетки со смутной надеждой что, может быть, удастся увидеть Модесту.
Промерзнув на февральском ветру, он совсем уже было отчаялся, но тут вспомнил о бароне. Ведь то, что представлялось невозможным для бедного художника, было легко достижимым для барона Брюле-Фаверлея.
К счастью, визитная карточка барона оказалась в кармане, и Андре полетел на другой конец города.
Поспешно войдя в прихожую огромного, ярко освещенного особняка, он обратился к лакею:
— Мне необходимо видеть…
— Барона нет и скоро не будет, — с презрением оглядев его, ответил лакей.
Андре догадался. Вынув из кармана визитку, написал прямо на ней карандашом: "Нужна ваша помощь. Андре".
— Передайте вашему господину, когда он вернется.
Андре не сомневался, что он не успеет дойти до ограды, как его вернут.
Через минуту его проводили в кабинет барона.
При одном взгляде на него тот догадался, что случилось несчастье.
— Что?…
— Сабина умирает!
Задыхаясь, он рассказал о записке.
Лицо барона становилось все мрачнее.
— Я понимая ваше положение. Неизвестность мучительна. Но, к сожалению, должен вас огорчить. Я сейчас не знаю, чем бы мог вам помочь. Ведь я вчера послал ее отцу отказ от женитьбы, что само по себе равносильно оскорблению. Ведь он может посчитать, что она умирает от горя.
— Черт! Я и не подумал об этом!
Брюле не меньше Андре был потрясен известием о болезни Сабины. Лихорадочно перебирал разные варианты… Наконец, он вспомнил о существовании одной общей с Мюсиданами родственницы, виконтессы Буа-д'Ардон.
— Придумал! — воскликнул он. — Сейчас мы с вами поедем к моей кузине, она будет рада оказать нам услугу и пошлет кого-нибудь узнать о здоровье Сабины! Она достаточно глупа, но сердце у нее доброе. Кстати, карета стоит у подъезда.
Когда барон сел в карету с этим "проходимцем", лакеи были буквально ошеломлены. И сошлись на мысли, что случилось что-то из ряда вон выходящее.
Молча они доехали до дома виконтессы. Барон; попросив Андре подождать его, кинулся в переднюю.
— Виконтесса у себя? — спросил он у слуги, отлично его знавшего.
— Принимают…
Розовая, пухленькая, с белокурой головкой и прелестными глазками, виконтесса Буа-д'Ардон слыла самой обольстительной женщиной Парижа. В свои тридцать лет она жила легко и независимо, никогда ни о чем не задумывалась, вызывая безумную зависть у своих приятельниц, которые, конечно же, обливали ее за глаза всевозможной грязью.
На свои туалеты она тратила более сорока тысяч в год и постоянно плакалась мужу на то, что ей буквально нечего надеть,
Готовая на любые безрассудства, допуская множество промахов с точки зрения света, приписывавшего ей десятки любовников, на самом деле она была просто невинным ребенком, обожавшим удовольствия.
Она была безумно влюблена в своего мужа, позволявшего ей прыгать и кружиться в этом вихре удовольствий, но так, что она всегда ощущала его сильную, властную руку, и, что греха таить, побаивалась.
Такова была виконтесса Буа-д'Ардон, ее родственница барона Брюле-Фаверлея.
Сидя в маленькой гостиной, она рассматривала туалет, только что присланный от Ван-Клопена. Она собиралась надеть его после возвращения из оперы, чтобы поехать на бал к австрийскому посланнику. При виде барона она захлопала в ладоши. Она очень любила кузена. В детстве они вместе целыми месяцами гостили у дяди — барона Фаверлея.
— Ах, это вы, Гонтран! — закричала она, так как они привыкли называть друг друга по имени. — В такой час? Что с вами? У вас такой расстроенный вид!…
— Я очень обеспокоен. Дело в том, что, как я узнал, мадемуазель Мюсидан опасно больна!
— Боже мой! Представляю, каково вам! Но что же с бедняжкой?
— Я затем и приехал к вам. Клотильда, дорогая, пошлите, пожалуйста, кого-нибудь узнать, что там случилось…
Виконтесса широко открыла свои огромные глаза.
— Вы шутите? Что же мешает сделать это вам самому?
— Я не могу. И, ради Бога, не спрашивайте у меня, почему. Иначе я вам вынужден буду солгать. И, умоляю, сделайте так, чтобы Мюсидан не узнал, что это делается по моей просьбе.
Виконтессу съедало любопытство. Но тем не менее она промолчала.
— Пусть будет так, как вы хотите. Но мне кажется, что лучше уж самой мне отправиться туда. Дайте мне только пообедать. Муж терпеть не может сидеть за столом один.
— Весьма благодарен. Итак, я возвращаюсь к себе в надежде сегодня же получить от вас ответ.
— К себе? Нет, нет и нет! Вы пообедаете вместе с нами!
— Это невозможно. Я не один. В карете меня ожидает товарищ.
По тону барона виконтесса поняла, что настаивать бесполезно. А потому заявила, что уж в другой раз она его не выпустит.
— Сегодня вечером вы получите от меня записку, а сейчас можете отправляться к своему противному товарищу!
Брюле крепко сжал ее маленькую ручку и бросился к карете.
— Ну, что? — воскликнул Андре, едва завидя его.
— Терпение, — отвечал барон. Мы получим от нее ответ сегодня же. Но о болезни Сабины ей ничего не известно, что само по себе — добрый знак.
— Господи! — простонал Андре так, будто ему предстояло ждать не часы, а века.
— Согласен, что не так срочно, как хотелось бы, но что делать? Я надеюсь, вы не откажетесь побыть со мной, пока нам принесут ответ. Отобедаем вместе…