Рабы Парижа
Шрифт:
За столом он был так весел, что герцог не мог не догадаться о причине столь бурной радости.
— Держу пари, сын мой, что сегодня охота была удачной.
— Вы не ошиблись! — ответил юноша, удивляясь собственной смелости.
Слава Богу, отец не потребовал его добычу! Норберт понял, что Провидение преподало ему урок. С этого дня он стал покупать куропаток и зайцев у знакомого бевронского охотника.
… На другой день он прождал Диану не больше получаса, когда Бруно начал нетерпеливо повизгивать, услышав ее легкие шаги.
Норберт был потрясен, увидев, насколько девушка бледна и сумрачна.
— Что с вами?
— Я боюсь.
— Чего?
— Своих похождений. Они слишком опасны для честной девушки.
— Опасны? Чем?
— Нас может кто-нибудь увидеть. Пойдут разговоры… Обо мне могут плохо подумать. И, кроме того, я боюсь… вас.
— Почему?
— Что я буду делать, если вы меня когда-нибудь разлюбите? Обо мне пойдет дурная слава, и некому будет защитить меня…
— Мое сердце принадлежит вам!
— А рука?
— Вот она!
Диана доверчиво взяла молодого маркиза под руку и вместе с ним отправилась обходить своих бедных и больных.
К вечеру весь Беврон знал, что Норберт де Шандос влюблен в Диану де Совенбург.
Пару дней спустя Диана, как обычно, остановила карету около убогой хижины вдовы Руле.
Хозяйка с дочерью рыдали над какой-то бумагой.
— Что случилось? Какое у вас горе?
Вдова с плачем и причитаниями объяснила, что грабитель-ростовщик Доман требует уплаты долга, прекрасно зная, что у них сейчас нет денег.
— Сколько вы должны?
— Сто тридцать франков. Он хочет забрать в счет уплаты обеих коров и пустить нас по миру: ведь у нас больше ничего нет!
— И нет никакой надежды?
— Как же! Этот разбойник сказал, что отсрочит уплату, если я пришлю просить об этом свою дочь!
— Какая мерзость! — воскликнула Диана. — Оставьте дочь дома. К разбойнику поеду я.
Она села в карету и приказала отвезти себя к Доману.
Адвокат сидел в кабинете и, по всей вероятности, обдумывал какое-то мошенничество. Вдруг служанка (которая была одновременно и его любовницей) ввела к нему кипящую негодованием мадемуазель де Совенбург.
Доман рассыпался в самых униженных приветствиях, придвигая кресло и умоляя девушку присесть.
Диана не обратила ни малейшего внимания на всю эту суету. Она даже не пожелала войти, и прямо у двери сурово объявила причину своего визита:
— Месье Доман, известно ли вам, что по долговому обязательству, выданному вам вдовой Руле, у нее отбирают единственное ее достояние — двух коров?
Бедная девушка! Она не знала, какого страшного врага наживала себе в эту минуту в лице низко кланяющегося адвоката.
— Мне это известно, мадемуазель, но только она должна не мне, а одному из слуг графа де Мюсидана. Я — всего только его поверенный.
— Почему же она жалуется на вас?
— На меня?! — вскричал ростовщик с видом оскорбленной невинности. — Нельзя делать добро людям: за твое благородство тебя же оскорбят и обидят! Не я ли тысячу раз говорил этой несчастной Руле, чтобы она не связывалась с таким жестоким кредитором, как этот слуга графа де Мюсидана? Я предупреждал, что этот долг пустит ее по миру. О, люди, люди! Когда вам советуешь, как вам поступить для вашей же пользы — вы не слушаете! Когда же несчастье происходит, вы проклинаете того, кто предсказывал его вам!
Горечь Домана казалась настолько искренней, что девушка почти поверила ему.
— И за что же они клевещут на меня? — продолжал адвокат с неподражаемым актерским искусством. — Добро бы я сам был богат! Вот, смотрите!
Он резким движением, словно в порыве отчаяния, выдвинул средний ящик письменного стола и патетическим жестом указал на кучку мелких серебряных монет.
— Ну где же мне, нищему, помогать бедным? — воскликнул Доман.
Что могла ответить ему Диана?
— Другое дело — вы, мадемуазель. Вы происходите из богатой и знатной семьи. И если вам настолько жаль несчастную вдову, что вы не побрезговали ради нее посетить вашего покорного слугу…
Адвокат поклонился.
— … То, может быть, вы выручите бедняжку и оплатите ее долги? Я готов помочь вам это оформить.
Теперь уже в затруднительном положении оказалась девушка. Старый плут ловко повернул против нее ее же оружие. Негодяй знал, что родители почти не дают ей денег.
Откуда же ей взять целых сто тридцать франков, чтобы с достоинством выйти из унизительного положения, в которое он ее поставил?
— Я попробую поговорить об этом с отцом, — нерешительно сказала Диана.
Она прекрасно знала, что не получит ни гроша. Но гораздо хуже было другое: девушка понимала, что и ее противник это знает.
Доман посмотрел на нее с грустью и сочувствием.
— С маркизом де Совенбургом? — переспросил он. — Но ведь он пожелает сначала выяснить все подробности. На это уйдет время, а имущество бедной вдовы уже описывают. Если бы вы позволили дать вам добрый совет, я бы рекомендовал обратиться за помощью к кому-нибудь из друзей вашей семьи. Например, к господину Норберту де Шандосу.
Адвокат бил метко и безжалостно.
— Правда, старый герцог дает ему немного, но маркиз легко может раздобыть деньги в любое время. Ведь у него впереди не только огромное наследство, но и приданое будущей жены.
— Будущей жены?!
— Впрочем, женится он еще не скоро. Не раньше, чем через шесть лет, если невеста не слишком богата.
— Как, через шесть? Ведь он станет совершеннолетним уже года через два!
— Да. И этого достаточно, чтобы герцог мог женить сына. Но старый де Шандос хочет иметь от своей будущей невестки приданое. И притом очень большое.